Политрук

9-ю немецкую армию Моделя, что закогтилась подо Ржевом, приходилось буквально выколупывать, выдирать из нашей земли, оттесняя прочь. Все подходы к «городу-бастиону» превратились в настоящий укрепрайон с глубоко эшелонированной обороной. Линии траншей полного профиля, артиллерийские и пулеметные позиции, ДОТы и ДЗОТы, противотанковые рвы, минные поля, ряды за рядами столбов, обтянутых колючей проволокой…

И каждый пятачок на мушке, секторы обстрела перекрываются — сплошная зона поражения!

«Но мы же ползем!»

Истошная трель губной гармошки выпугала меня. Немецкие окопы совсем рядом — ветерок доносил могильный запах сырой земли.

«Момент истины?..» — мелькнуло в голове.

Легко было ненавидеть врага, а «уничтожать гадину» — каково? Вот они, фашисты, рядом совсем. Живые и здоровые гитлеровцы. Жрут бельгийский шоколад и запивают шнапсом…

Стрелял я неплохо — на стрельбищах или в тире. Но жать на спуск, чтобы убить — это совсем другое…

Судьба помогла мне вывернуться из этической ловушки.

Траншеи немцы нарыли с прусской основательностью — крутости заделали досками, боеприпасы аккуратно разложили в нишах, брустверы вывели под линеечку.

Я подполз поближе, оказываясь у стрелковой ячейки. И тут какому-то Фрицу или Гансу приспичило закурить. Щелкнула зажигалка, бросая трепещущий оранжевый отсвет на полное лицо, перетянутое ремешком каски — и я моментом сымпровизировал.

Винтовка «Маузер» покойно лежала в ячейке, а ствол буквально молил ухватиться за него. Я и ухватился.

Немец довольно затянулся, пыхая цигаркой… Приклад врезался ему в переносицу, проламывая черепок. Сердце мое тарахтело на такой скорости, что уши не уловили удара, а вражья тушка беззвучно свалилась на дно траншеи. Убит.

И тут же с меня будто спало заклятие. Некогда тут психологические травмы получать! Воевать надо!

Оттолкнувшись, я мягко спрыгнул в окоп. Следом зашуршал Ходанович. Так соскакивать — с балетной грацией бегемота — мог только старшина.

— Лёва, проверь ход сообщения слева. Если кто сюда намылится — кончай. Понял?

— Понял, товарищ командир. Кончим.

— Якуш, мертвяка — в тупик, и за мной. Там должен быть блиндаж…

Ход прокладывался по всем правилам воинской науки — с изломом. Слева потянуло вонью — отхожее место, а справа открылось уширение, где стояли пустые носилки. Я не нащупал их, а увидел — над лесом всходила луна, накладывая резкие тени.

В ночной тишине смутно доносился грубый смех и гортанный говор. Попахивало печным дымком. Блиндаж срубили на совесть — надежное убежище, перекрытое бревнами в шесть накатов. Прямое попадание 76-мм снаряда выдержит, как нечего делать.

Неожиданно скрипнула дверь, отворяя вход, и на пороге зачернела коренастая фигура унтер-офицера со «шмайссером». Блеснули погончики обер-фельдфебеля.

Он продолжал рассказывать «камарадам» что-то веселое — я улавливал смысл с пятого на десятое. Не то, чтобы я немецкий знал. Так, под сотню фразочек и слов. Зато произношение идеальное — у меня же абсолютный слух.

Отсмеявшись, унтер захлопнул дверь и валко пошагал прямо на нас. В первые секунды он плохо видел в темноте, даже с лунной подсветкой — как тут не воспользоваться ситуацией?

Я взвел курок «Нагана», и выстрелил.

«Ох, и дубовый спуск…» — подумалось мельком.

Короткий шип — и пуля вошла обер-фельдфебелю в лоб. Его развернуло и отбросило на стенку окопа, укрепленную дощатыми щитами. Я едва успел поймать свалившуюся кепку.

Успех нашей эскапады кружил голову, мне все еще чудилось, как Тёмке, что война вокруг не совсем настоящая, а вроде РПГ, куда мы все и угодили. И вот я напялил кепи на голову, повесил на шею МП-40, и шагнул к блиндажу.

Физиономия у меня вполне арийская, а причиндалы отвлекут внимание на первую секунду. Не в пилотке же со звездой к немцам заявляться…

Потом, позже, я этот свой поиск приключений на нижние 90 объяснял шоковым состоянием. Нет, чтобы послать вперед опытного сержанта! Тоже мне, герой-одиночка выискался…

Сгибаясь под низкой притолокой, я вошел в блиндаж. Сизая пелена дыма вилась под низким бревенчатым потолком, размывая свет яркой карбидной лампы.

На топчанах вдоль стенки сидели и лежали в позе римлян в триклинии унтер-офицеры числом четыре. Слегка встрепанные, изрядно «поддатые», в расстегнутых кителях, они пили и закусывали, балаболя о своем, унтерском.

— Гут нахт, — вежливо сказал я, вскидывая «наган» и целясь в пьяные, вытаращенные глаза.

Фельдфебель и обер-ефрейтор вздрогнули, откидываясь на стенку. Третий — лежачий — выронил кружку, расплескивая самогон, почти дотянулся до автомата… Но тут меня подстраховал Якуш — пуля остановила прыткого. Немец упал ничком, свешиваясь с кровати.

Четвертый по счету — штабсфельдфебель, вроде бы, — протрезвел и даже вскинул руки, но жест «сдаюсь» ему не помог — пленные мне ни к чему. Пуля отбросила унтера на лежак.

— Лапин! Годунов! Антаков! Белоконов! Вон носилки, перетаскайте тушки в тупик — и штабелем. Якуш! Бери двоих, разведай окрестности в сторону Полунино.

— Есть!

И тут затрезвонил телефон, холодно блестя черным бакелитом. Я замер. Не отвечать? Немцы не поймут. Забеспокоятся, набегут с проверкой…