Политрук

Нервничая, я слопал пару долек «панцершоколада» — и понял, что жую наркотик. Голова ясная, тело бодрое, энергии полно, хоть батарейки от меня заряжай. Первитин — так зовется разудалая храбрость фрицев, весело скалящихся в объективы фронтовых хроникеров.

Развязные, бесшабашные, наглые, они не ведали страха, глотнув пару «волшебных» таблеток. Прикинув, я подкормил метамфетаминовым зельем своих — один раз можно, а ночка будет та еще…

…Воздух к утру посвежел, донося мирные запахи — росистой травы, ряски с близких стариц, влажной листвы, тронутой туманом. Но вниманием моим всё чаще завладевал восток — небо в той стороне серело, предвещая скорый рассвет. Неужто придется уйти?..

— Товарищ Лушин? — негромкий голос командира полка заставил меня вздрогнуть.

— Он самый! — ответил я не по уставу, но уж слишком велико было облегчение.

— Показывай свои владения, политрук!

В зыбком свете керосинового фонаря я разглядел подполковника и пару быстроглазых стрелков за его широкой спиной.

— Есть!

Натоптанной траншеей мы прошли к наблюдательному пункту, врытому в землю на вершине небольшого холма.

— Смотрите, товарищ командир, — сказал я негромко. — Полунино.

Село лежало невдалеке, тихое и спящее, смутно виднеясь в потемках. Лишь кое-где тлели огонечки фонарей или керосинок, нарушая светомаскировку. Впрочем, самолеты с красными звездами на крыльях редко сюда залетали, вот и ослабла хваленая прусская «дисциплинен».

— Каждый каменный дом или подвал — это ДОТ, товарищ подполковник, — негромко заговорил я, кивая на село. — Каждое деревянное строение, даже сарай или овин — ДЗОТ. На перекрестках зарыты танки, по самую башню. Село надо брать сейчас, пока немцы не ожидают нападения! Днем нас вычислят, и начнется… Сначала минами забросают, а потом «Юнкерсы» налетят!

— Придумал чего, политрук? — Салов прищурился, словно экзаменуя меня. — Что предлагаешь?

— Держаться, — хмыкнул я. — Что же еще… Тут стоят гаубицы — откроем огонь. И минометов хватает. А пушки «ахт-ахт» — они же зенитные!

— Добро, — кивнул комполка. — Сейчас соберем до батальона, и начнем. Введем танки в прорыв… Ну, это утром только. А пока… на Полунино! — помолчав, он добавил тоном помягче: — Благодарю за службу, товарищ политрук!

— Служу Советскому Союзу! — козырнул я.

Из газеты «Красная звезда»:

«ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 1 августа (По телеграфу).

Наша разведка обнаружила большое скопление вражеских самолетов на полевом аэродроме в одном из районов Юга. Командир авиационного подразделения тов. Кудряшов решил внезапным ударом сорвать планы противника. Штурмовики поднялись в воздух.

Ведущий тов. Пискунов и штурман капитан Шевелев незаметно подошли к вражескому аэродрому и, снизившись до 50 метров, быстро «прочесали» северную его окраину. На земле вспыхнуло восемь очагов пожара. Вражеские зенитки открыли бешеный огонь.

Один за другим были совершены три налета, и запылал весь аэродром…»

Глава 5

Глава 5.

Воскресенье, 2 августа. Раннее утро

Ржевский район, с. Полунино

— Паха, — сказал я негромко, — на тебя вся надёжа. Как только немчура прочухается, тут же нашлют люфтваффе.

— Да понял я, товарищ командир, — ухмыльнулся Ломов. — Отобьемся! «Ахт-ахт» легко добивает на десять кэмэ по высоте, а тут целая батарея, четыре зенитки! Если по пятнадцать выстрелов в минуту… — скривив лицо, он почесал в затылке. — Народу мало! Мне хотя бы человек десять на каждую пушку, и не обязательно, чтобы все из артиллеристов — половина будет снаряды подносить. Весят-то по пуду, не натаскаешься!

— Ладно, понял. Я Салова озадачу, пущай ищет носильщиков. Давай…

Солнце еще не встало, но серые предрассветные сумерки давили тишиной, сливались с туманом. В призрачном полусвете, не дававшем теней, низенькие дома Полунино, беленые или серые, чудились не настоящими.

И витала тревога, неощутимая, как туман. Она всё нарастала и нарастала, как температура у больного, только не горяча, а морозя.

— Товарищ командир! — Ходанович молодцевато бросил ладонь к унтерской кепке. — Бойцы готовы!

— Гранаты?

— Хапнули от души!

— Выдвигаемся.

Красноармейцы моей роты выглядели непривычно в немецкой фельдграу — парни подкалывали друг друга, усмехаясь криво и недовольно.