Политрук

— Значит так, товарищи командиры, — Салов быстро оглядел комбатов и ротных. — До Ржева — двенадцать километров. 6-я немецкая пехотная дивизия, с которой бодается наша 139-я, отошла к Тимофеево, на заранее подготовленные позиции. Противник оказывает упорное сопротивление артминогнем в полосе наступления, а его бомбардировочная авиация беспрерывно воздействует на наши боевые порядки. Та-ак… — он неторопливо заглянул в бумаги. — В течение суточного боя в полку убито восемьдесят два человека, из среднего начсостава — двое. Дороги для гужтранспорта труднопроходимы, вследствие чего полк имеет острый недостаток в снабжении продфуражом. Питанием мы обеспечены полностью, за исключением хлеба. Винтпатронов — два боекомплекта, артвыстрелов — один боекомплект… Дивизия заняла Харино, Теленково, Долманово, Выдрино. Захвачены пятнадцать ДЗОТ и два танка… Ага… Боевой приказ штарма и штадива таков, товарищи — сегодня ночью, к пяти нуль-нуль, выйти на исходное положение для наступления, и с семи нуль-нуль, после артподготовки продолжительностью один час пятнадцать минут, овладеть Тимофеево, прочно закрепиться на занимаемом рубеже. Организовать боевую разведку в направлении северной окраины Ржева. Вопросы есть? Вопросов нет. Ну, и последнее… — комполка посмотрел прямо мне в глаза. — Товарищ командарм подписал и отправил в Москву наградные документы. Вы, товарищ Лушин, представлены к ордену Красного Знамени. Сидите, сидите! — добродушно хохотнул он. — Вручать будем позже!

Начсостав в охотку посмеялся, а командир 3-го батальона, куда входила моя рота, пихнул меня в бок:

— С почином!

* * *

Покинув штаб, я попытался натянуть пилотку, и поморщился — повязка мешала. Фактурно смотрюсь, но даже честь отдать — проблема.

Голова уже не болела, да и рана подживала. Мне б еще, конечно, поваляться с недельку для пущего эффекту, но — война. Оклемался? Будь здоров, не кашляй.

Чертыхнувшись, я ступил на сочную колею, увязая по щиколотку. Эх, дороги… Слякоть. «Студер», и тот вязнет. Одни коняшки кое-как подводы выволакивают. Хлеба до сих пор не завезли. Благо, нам достались немецкие запасы, а там консервированных хлебцев — ну, просто завались. Хоть шоколаду налопались. Не того, который panzerschokolade, а обычного, бельгийского — вермахт со всей Европы дань брал.

А мы взяли добычу.

Трофейное оружие всегда к месту, и тут не жадность срабатывает, а опыт, сын ошибок трудных. Лишних пулеметов на войне не бывает, а «эмгачи» — не худшие изделия фрицевских оружейников. Шибко скорострельные, отчего стволы выгорают, но немцы — народ запасливый. Их пулеметчики всюду за собой таскали тубусы, похожие на те, что предназначены для носки чертежей, только в них не свернутые листы ватмана тягали, а запасные стволы. Изношенный и раскаленный выкручиваешь прямо на позиции, для чего заботливый фабрикант асбестовую рукавицу прилагал, новый вкручиваешь — и огонь по врагам рабочего класса…

МП-40, прозванные «Шмайссерами», тоже пользовались популярностью — в окопах с винтовкой не развернешься, а пистолет-пулемет в самый раз.

Одно огорчение — немцы отказывались пополнять нам боезапас. Ну, не хотят дать по-хорошему, отберем по-плохому…

Громыхая бортами, провыла полуторка. Чубатый шофер белозубо улыбнулся — и пустила «зайчик» новенькая медаль «За отвагу», прицепленная к гимнастерке. Мысли мои разом перескочили на «краснознаменную» тему.

Комбат с самого утра расписывал, как все рады прорыву, «а то еще неделю проваландались бы с этим Полунино!»

«А три недели не хочешь?» — мои губы поползли вкривь.

Да мы бы до конца августа тыкались в полунинские хаты, топча грязь и гоняя красноармейцев на бойню! А что делать? Старую авиацию, считай, угробили, новой пока нехватка. Вот и кружат над нами «мессеры». А массированные огневые налеты? Дать бы перед атакой изо всех стволов, да так, чтобы всю немецкую оборону перекопать на два метра вглубь! А нечем!

Главное, орудия в наличии — и 122-миллиметровые, и на 152 миллиметра, и даже на 203, а боеприпасы — йок. Не подвезли, грязюка непролазная…

Вздохнув, я направился в расположение 8-й роты. А то и не был еще там. Как выпустила меня Кристя, поворчав для порядку, так сразу и в штаб.

Первым меня встретил Ходанович. Вытянулся во фрунт, рот до ушей распустил, да как рявкнет:

— Здравия желаю, товарищ командир!

— И тебе не хворать, царь зверей… — заворчал я, стесняясь потепления на душе. — Все живы?

— Все-е!

Заслышав старшинский акустический удар, личный состав полез из землянок и палаток. Тёма с Пашкой сияли в первых рядах.

— Ну, что, товарищи бойцы? — улыбнулся я. — Удался нам прорыв, сам не ожидал. Взломали немцам оборону, забрались, как лисы в курятник…

— Ох, и квохтали… — закатил глаза Лапин. — Ох, и кудахтали!

По роте разошелся хохот, а из строя выступил Закомолдин, наш комсорг.

— Товарищ командир, — затянул он печально, — вы еще ни разу не вели разъяснительную работу с комсомольцами роты…

— Да? — я осторожно почесал под повязкой. — Ну, так давайте проведем. А то с утра — в наступление…