Политрук

— А ты что, забыл? — отчетливо удивился Павел. — Помнишь, как в позапрошлом году в карты продул? И мы тебя голышом к девчонкам отправили?

— А-а… — буркнул я, припоминая постыдный факт из моей биографии. — И чё? Девчонки притворились тогда, а я…

— Дэбил, — печально диагностировал Ломов. — Ну, с чего бы им притворяться? Сам подумай! Тем более что ты шагал, не прикрывая свою мощную эрекцию — гордо эдак маршировал мимо! Было, на что посмотреть со вкусом! А там и Лидка сидела, и Светка, и эта… блондиночка… Алла! Да только они тебя не видели, ты им глаза отвел!

— Думаешь? — промямлил я, по новой переживая давнишний позор.

— Знаю!

Нахмурив брови, чтобы Пашка не заметил моей растерянности, я уполз, бросив на ходу:

— Проверю…

Дубовую рощу немцы по запарке не свели, не успели, и она хорошо прикрыла роту — бойцы лежали вповалку, добирая сон. Ненадолго установилось затишье, лишь на флангах постреливали — короткими очередями долбил «дегтярь», сухо трещали винтовки. Немцы вяло огрызались, словно устав держать оборону.

Из кустов выглядывал трофейный «Т-III», пашкина «игрушка». Ломов с парнями Якуша натянул танку гусеницу, а покореженной пушке сделал «обрезание» автогеном — в Полунино стояла немецкая рембаза, вот он и порезвился. А толку? Кому нужен панцер со смешным огрызком орудия? Или…

Я задумался. А что, если под прикрытием «тройки» подобраться поближе к ДОТу? Парочку гранат в амбразуру — и всего делов…

Пообещав себе обдумать эту идею, храбро двинулся к штабу полка. Сначала проверим свои собственные таланты…

«Али мы не Вольфы Мессинги?..»

Штабисты расположились в разбомбленной МТС — весь двор завален остовами тракторов, боронами да косилками, а чудом уцелевшую контору укутали маскировочной сетью. В ее зыбкой тени пряталась понурая лошадка, запряженная в телегу. Вяло потряхивая спутанной гривой, она подбирала губами клочья соломы.

У входа в штаб важно прохаживался часовой — то ли эвенк, то ли якут. Маленький, щуплый, глаза-щелки, но стрелок божьей милостью.

Я напрягся, как тогда, перед девушками. Почему-то тот случай почти стерся из памяти, а ведь, помню, морозило меня тогда от стыда… Гад Пашка был в своем праве, проиграл — заголяйся! И дефилируй, порадуй девчонок бесплатным стриптизом… А я не то, чтобы стесняться раздумал, просто унизительно было. Потому и прикрывать срам не стал — шагаю, весь скованный, сверкаю голой задницей… И передницей…

То ли эвенк, то ли якут зорко поглядывал кругом. Его раскосые глаза пару раз скользнули по мне — и ноль внимания!

«Работает, что ли?»

Часовой ловко свернул самокрутку, чиркнул спичкой, пока никто не видит, и пару раз жадно втянул в себя дым. Заслышав шаги, эвенк или якут живо отложил цигарку на горелые перила крыльца. Из развороченного дверного проема вышел младший лейтенант Бритиков, комвзвода ПТО.

Слава тоже в упор меня не видел — я едва успел отшагнуть, а то бы мы с ним столкнулись. Работает!

Эвенк или якут быстренько докурил свое зелье и, довольный жизнью, прошелся взад-вперед, поправляя ППШ, висевший у него на шее.

«Убедился, добрый молодец? — подумал я, ежась. — Есть у тебя шапка-невидимка! Вот уж радости…»

Перед самим собою можно не хорохориться. Открытие меня впечатлило, но точно не обрадовало.

— Пойдешь, трус, — выцедил я тихонько, — куда ты денешься!

Не позволяя себе задумываться, энергично зашагал к своим. Пашка, спотыкаясь и треща валежником, выбрался из кустов, метнул руку к пилотке.

— Тащ командир, а я за тобой шел… — хитренько улыбнулся он. — Ганальчи тебя не видел, и младлей… Они и меня не заметили — ты прикрыл! Так что… я готов.

— К подвигу? — криво усмехнулся я.

— Готов выполнить приказ, товарищ командир! — отчеканил Ломов.

И тут вся муть этих дней, бессоница и голодуха, несчетные километры пешкодралом под бомбежками, хлынула через край. Мое долго копившееся раздражение до того припекло изнутри, что я чудом не сорвался. Лишь просипел передавленным горлом:

— Собирайся, г-герой!

* * *

И снова я на краю. Немцы спилили почти все деревья, уцепившиеся за гребень, но парочка сосен держалась, запустив в хлипкую почву спутанные корневища.

На шею я себе повесил «шмайссер», как дань пугливости, а теплую бугорчатую «лимонку» держал в левой руке.

— Пошли, — разлиплись непослушные губы.

— Пошли, — эхом откликнулся Пашка.

— Товарищ командир, — беспокойно загудел Ходанович. — Мы сразу, как только…

— Давай, старшина, — заторможенно кивнул я, — только не спеши.

Выдохнул, вдохнул — и сделал шаг за край.

Спускаться по склону было совсем не трудно. Сапоги уминали мягкую землю, пригибали шелестящую траву, распугивая кузнечиков, а мои глаза щурились, почти не моргая, заглядывали в прорези амбразур. Внутри всё смерзлось в ком льда.

Можно было сколь угодно уверять себя в мощи собственной психики, но вон они, дула пулеметов. А мы с Пахой — на линии огня. Как в тире — немцам стоит лишь шевельнуть стволом, прицелиться поточней, и выдать очередь. Но молчат же…

Я переступал подрагивавшими ногами, стараясь не отвлекать себя посторонними мыслями. Дойти… Только бы дойти… И уже ни свернуть, ни вернуться нельзя.