Политрук

Пашкина «троечка» тоже доползла до самой насыпи, сгинув от шальной бомбы — «лапотники» совсем озверели. Танковый двигун разворотило, пыхнул огонь — очумелый Ломов выполз из люка чуть живой…

И все же что-то неуловимо менялось, выстраиваясь в новых, подчас неожиданных конфигурациях. Историю я знал верхушечно, да и то, применяясь к местам наших раскопок, а лучше всего запомнились споры по вечерам, когда мы собирались после ужина обсудить дела на завтра — и почтенные рассуждения вечно перерастали в жаркие дискуссии.

Помнилось, как командармы распыляли силы, прорываясь сразу в десятке мест, и им даже в голову не приходило нанести один, но мощный удар; как редко мелькали в небе краснозвездные истребители, а наши артиллеристы сидели на голодном пайке, устраивая врагу реденький «огненный душик» вместо чудовищного «огненного вала».

Но вот ведь, наша 30-я армия не тычет по фронту пальцами врастопырку, а кулаком лупит…

Бывало, что в кратких промежутках между боев я силился понять, что происходит, но той информации, которая была мне доступна, не хватало даже для грубого анализа. И мы с Тёмкой и Пашкой измышляли гипотезы. Вот, скажем, штурм Полунино.

Да, тут имело место «микроскопическое воздействие» — за моей мобильной группой подтянулась 8-я рота, 3-й батальон, 718-й полк, 139-я дивизия, 30-я армия… В прорыв ушла такая силища, что немцы спешно перебросили резервы, затыкая брешь — ослабили группу армий «Север», отбирая дивизии у фон Лееба, лишь бы удержаться Моделю. Чем не версия?

А, раз Калининскому фронту сопутствовал успех, то его не накрывала волна хаоса и неразберихи, как случалось с авралами Генштаба. Из Москвы не орали, накаляя провода, требуя стоять насмерть, а в итоге устоялся порядок — и эшелоны с боеприпасами и новенькими танками, только что с завода, ходили по расписанию, исправно насыщая Красную Армию.

Да что там фураж или винтпатроны! Я позавчера впервые в этом времени отведал настоящих котлет! И это подействовало на роту лучше всякого «Софинформбюро».

Когда бойцов, защитников родины, кормят жидкой кашей, такое меню не воспринимается, как забота. Но вот потянуло от полевых кухонь сытным мясным духом, и любому стало понятно — народ отрывает от себя последнее, готовый жить и трудиться впроголодь, лишь бы красноармейцы разбили ворога…

* * *

…У меня глаз зачесался, но руку поднять сил не было. Так бы и сидел, привалясь к ободранной осколками стене. Окно напротив высадило прямым попаданием, вместе с рамой и десятком битых кирпичей. Тут-то мы и укрылись — мою роту, как мандарин на дольки, поделили на штурмовые группы, «прикрепив» к бронетехнике. Той группе, которой командовал я, достался «Т-26», далеко не худший танчик. Хотя, конечно, «тридцатьчетверка» и покрепче, и позубастей.

«Штурмовики» особо не разбредались, держались вместе и наступали кучно. А на окраине застряли, поделив с немцами улицу — мы заняли северную половину Первомайской, фрицы удерживали южную.

— Лом, подсоби! — закряхтел Воронин, тягая ДШК.

Пашка гибко поднялся, и они вдвоем выставили пулемет на треногу — самое то из окошка метить. Тут, наконец, позывы к драйву и во мне дошли до точки. Воздвигшись, скрипя сапогами по кирпичной крошке, я приблизился к оконному проему.

Улицу обступали дома в два-три этажа, почти все без крыш, порой с рухнувшими стенами. С покосившихся столбов уныло свисали провода, а прямо у магазина «Молоко», где мы укрылись, лежала опрокинутая телега. Убитая лошадь лоснилась атласно, щеря желтые зубы и тараща в небо стеклянистый глаз. Мертвый зрачок невинно отливал голубым, насылая ассоциацию с «Герникой».

Испанский мотив подкреплялся нудной озвучкой боя — молотили пулеметы, бухали взрывы, треск винтовочных выстрелов то частил, то редел, отдаляясь.

Неожиданно пустынная улица ожила — из полуразваленного дома напротив заспешили согбенные серые фигурки.

— Немцы!

— Подбодри-ка немчуру, — криво усмехнулся я.

Воронин развернул «душку», и выдал ревущую очередь. Ослепительный огонь из дула захлестал, меча увесистые пульки, ломая, отбрасывая противника, терзая вражескую плоть.

— Подмел! — осклабился «Ворона».

Из проулка на полкорпуса выкатился «Т-26», шмаляя из пушки по черному пролому в стене. С грохотом осели перекрытия, хороня грубую тевтонскую брань и выбрасывая в зияния окон клубящиеся пыльные облака…

А я вдруг учуял в себе громадный прилив сил. Всю мою застарелую усталость смыло бурлящим всплеском неясной природы, а губы дернулись, складываясь в бесшабашную ухмылку. Не зря же второй день берегся, копил в себе запасец «животного магнетизма»!

Главным было унять сомнения в том, что смогу, что поведу за собой, и вот она — вера, аж захлестывает.

— Воронин, прикроешь, — скомандовал я отрывисто. — Бойцы, за мной!

Вся группа вскочила, хватаясь за ППШ. Ни один из красноармейцев не ощутил, как мой голос проникал в самую середку их извилин, раскупоривая дремлющие резервы, взводя нервы, обостряя чувства. Вряд ли хоть кто-нибудь из парней слыхал о берсерках, но вот прямо сейчас в каждом из них оживал непобедимый воин, безжалостный к врагам и смеющийся над смертью.