Политрук

— А чё было-то? — выдохнул он. — Это ты, да?

— Немножечко, — скромно вытолкнул я ответ.

Среда, 19 августа. Утро

Ржев, Пушкинская набережная

Насколько мне хорошо было вчера, настолько же худо стало с утра. Наевшись кулеша, я заснул, как в ночь канул, а на рассвете меня разбудила дрожь земли, передавшаяся от твердого цементного пола.

Мысли тянулись черной смолой, забивая голову унынием и тоской. Да, да, да, наш лихой наскок порадовал и комполка, и комфронта — 139-я, 118-я и 220-я дивизии заняли всю северную половину города до самой Волги. Да так быстро, что немцы просто не успевали закрепиться на новых рубежах, подтянув танки. Хорошо же? Ну, да, вроде… А толку?

На память упорно приходили «долины» и «рощи смерти», заваленные телами красноармейцев. Уж не знаю, насколько я порадел за наш полк, но мы не оставляли за собою ужасный трупный след. А вот на флангах…

Угодили мы однажды с Якушем под минометный обстрел. Ползли, жались к земле, и тут ветер дунул тошнотворным зловонием. Не знаю уж, сколько там лежало убитых — головы не поднимешь. А мины падали, волнами шевеля мертвецов, и те исторгали пугающий смрад, сбрасывали на нас жирных червей… Сколькими жизнями удобрена скудная ржевская землица? Не счесть…

Ладно, займем мы Ржев! А удержим ли? Тут немчуры копошится, как тех червей — у Моделя войск не меньше, чем у Паулюса, а танков — поболе. И ты еще попробуй, оборонись под Сталинградом, в голой степи! А здесь-то раздолье — леса вокруг, болота… Нарыл траншей, закопался под шесть накатов, и огрызайся хоть год. В наступление Модель не перейдет, но и оборону его взломать…

Только если большой кровью. Очень большой. Не меренной.

А еще эти гадские дожди! Дороги развезло так, что даже танки вязли! И вот ты мокнешь в сыром, оплывающем окопе… Дырявые сапоги то в лужу хлюпнут, то на убитого товарища наступят, а мертвое тело неприятно мягкое, не опрешься на него…

Я страдальчески сморщился. Клятая чернота… Ментальное похмелье?

— Подъем, — буркнул я себе.

Сегодня никаких трансов, а то организмы не выдержат, полягут от нервного истощения. Главное, что парни ощутили пьянящий вкус победы, хоть на минуту поверили в себя… Нет, не то говорю. Главное — потерь нет! Мы бились, как заговоренные. Двоих лишь задело — Антакову распороло плечо, Будашу — голень. Так Маша Филимонова, медсестричка наша, прямо в бою швы наложила. А раненым и не больно! Мышцы словно окостенели, только мелкая дрожь по телу. Машенька причитает, орудует кривой иглой, а пациенты уговаривают ее не плакать… И ведь зажило к утру!

Мысли утишили переживания, разводя черноту позитивом.

«Всё путем!»

Взобравшись по кирпичному крошеву к окну, урезанному до амбразурной щели, я углядел неширокий разлив Волги цвета бутылочного стекла, и беленый Госбанк с башенкой на углу.

Воздух сотрясала дивизионная артиллерия, а по набережной катились «тридцатьчетверки», разворачивая башни к южному берегу — они прикрывали саперов, сколачивавших понтоны из бревен. Парочка «Т-34» неподалеку наваливалась передками на стены деревянных домов, взревывая дизелями, а «бэтушки» волокли по улице стройматериал, захлестнув петлями тросов.

Я успокоился совершенно, а когда в оконной щели проплыла тройка «пешек» с эскортом из юрких «яков», мои губы изогнулись в победительную улыбку.

Из газеты «Красная звезда»:

«ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. 17 августа. В южных районах фронта, на всех основных участках, почти непрерывно идут бои. Обе стороны, и в особенности немцы, несут большие потери. Тем не менее в отдельных районах противнику удается развивать успех наступления. Вчера немцы предприняли ряд атак у Минеральных Вод, у Клетской и в других местах. Некоторые из этих атак наши части не сумели отбить. Это обязывает наши войска усилить сопротивление врагу…»

Глава 8

Глава 8.

Четверг, 27 августа. Позднее утро

Москва, Кремль

Мягкие сапоги ступали тихо, не отвлекая от дум, да и в «предбаннике» тишина — уж Власик своих школил. Людей начохра и заметишь-то не сразу — реют бесплотными тенями…

Сталин скупо улыбнулся. Дошагал до окна, и поднял шторы — он любил светлоту в кабинете. На солнце и темные дубовые панели теряют мрачноватый оттенок, выявляя доподлинный цвет, и графин играет гранями, преломляя небесное сияние… Чудится порою, что даже из шифротелеграмм выпариваются недомолвки — ясность засветляет все тени.