— Ерунду не говорите, товарищ старший политрук, — холодно ответил я. — Да, мы проползали, проникали в первых рядах, но силами одной роты… без артиллерии, без танков… даже Полунино не взять, не говоря уже о Ржеве.
— Да я согласен! — сказал особист с чувством, прикладывая пятерню к впалой груди. — Просто… Кое-какие мелочи вызывают у меня… не тревогу даже, и не сомнения, а… Недоумение. Да, именно так — недоумение. Непонимание происходящего! Сам я не видел, правда, но мне в красках расписали, как вы, на пару с красноармейцем из вашей роты, не проползли, и не проникли к немецкому ДОТу, а так — прогулялись во весь рост, и забросали фрицев гранатами! Танки уже потом подошли…
Аверин медленно опустился на пенек, вытягивая раненую ногу, и с облегчением прислонился к соседнему стволу, как к спинке стула.
— Поймите меня правильно, товарищ Лушин, — заговорил он, умащиваясь поудобней. — Всё, что нельзя объяснить, вызывает недоверие и настороженность…
— Послушайте, — я ощутил, как во мне пузырится пена раздражения, — да какая вам разница, гуляли мы или ползли? ДОТ мы уничтожили? Уничтожили! Тимофеево штурмом взяли? Взяли! Чего вам еще?
— Товарищ Лушин, — проникновенно затянул Аверин, — мы умеем не только хранить тайны, но и раскрывать их. Когда я сталкиваюсь с загадкой, то просто обязан разгадать ее, понять, удостовериться, что она не несет угрозы!
В этот момент я по-настоящему испугался, разглядев за аскетической личиной старшего политрука лик средневекового инквизитора. Те же медоточивые речи — и фанатичный, угрюмый огонь в глазах.
— Видите, — продолжал журчать особист, — я не таю от вас никаких секретов, и даже не веду допрос. Но прошу учесть, — лязгнул голос, — если вы сами всё толком не объясните, мне придется допросить бойцов вашей роты. А уж когда тайна откроется, не просите о снисхождении — вы утратите и мое доверие, и хорошее расположение к вам.
Насмешливо-снисходительный огонек в глазах напротив — вот, что меня взбесило. Вероятно, бледность залила мое лицо, поскольку во взгляде Аверина мелькнуло удовлетворение.
— Нет, не узнать вам моей тайны! — дернул я губами в подобии глумливой ухмылки. — Буду молчать, как Мальчиш-Кибальчиш!
Испуг, страх, отчаяние — всё переплавилось внутри в жгучую ярость. Она едва удерживалась во мне, грозя выплеснуться, и тут особист угрожающе приподнялся, шаря костлявой ладонью по новенькой кобуре.
— На место! — хлестко скомандовал я, выбрасывая руку. — Спать! Забыть!
У меня не было ни малейшей уверенности в том, что гипноз — это мое. Напротив, я был убежден, что проба сил обернется полным фиаско. Даже пораженческие мысли промелькивали — куды бечь? Но Аверин поник на своем пенечке, свешивая голову и роняя трость.
«Не может быть… — мелькнуло в голове. — Но получилось же!»
Осаживая разгулявшиеся нервы, я покинул рощицу, часто оглядываясь.
«Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу…»
Мы собрались в отбитом у немцев блиндаже — я и Пашка с Кристей. Девушка в белом халате задумчиво смотрела на трепещущий огонек коптилки, сработанный умельцами из снарядной гильзы, а мне интересней было следить за отражениями в ее глазах. Кристина то взмахивала ресницами, словно изумляясь чему-то, незримому для меня, то опускала их, погружаясь в омут памяти.
Я ласково улыбнулся, тут же пугаясь, и сжал губы, чтобы не выдать себя вновь. Память о будущем, как бы нелепо не звучало подобное словосочетание, расплывалась и пригасала, выдавливаемая новыми впечатлениями, всё чаще казалась сновидной и нереальной. Но иные моменты бытия горели в мозгу ярко, всеми красками.
У нас в экспедиции хватало хорошеньких девушек. Света, Аллочка… Да и Лиза. С ними было приятно поболтать о том, о сем, заодно высматривая, как дразняще изгибается стройное бедро, как тоненькая ткань футболки облегает грудь, притягивая взгляд к набухающим соскам. Но все же девчонки оставались для меня подругами — я не переступал грань дозволенного, хотя и мог бы. Не зря же снимались бюстгальтеры…
Впрочем, я всегда был осторожен в отношениях. Меня даже поругивали за излишнюю серьезность, но великолепная простота — не мое. Мало заниматься любовью, надо еще и отвечать за нее.
Но вот, когда у нас появилась Кристина…
В дебрях извилин вспыхнула притягательная картинка — надменное и красивое высшее существо глядит на тебя, смертного, с прищуром зеленых глаз, а ты в эти растянутые мгновения осознаешь, что все твои защитные укрепления, возведенные в душе, рушатся, распадаются в неслышном грохоте, и ты остаешься один на один с шикарной девицей, беззащитный и безгласный.
Я влюбился тогда, в самый первый день, когда увидел Кристю. Не верил, что так бывает, но… Сподобился. Природа не спрашивает, чтишь ли ты ее законы. Она их устанавливает, а твой удел — следовать неписанному.
Двое или трое суток я блуждал в сладостных амурных лабиринтах, пока не уловил взаимности между Кристиной и Павлом. Расстроился вчерную, однако и странное облегчение испытал. Ну, и ладно, думаю, зато никакой ответственности, никаких забот и тревог…