Политрук

Как Хиль пел: «Уйду с дороги, таков закон — третий должен уйти…»

Ерунда это все. Любишь — люби, а не трусь, изображая верного товарища! А то выходит некое полупредательство — отдаешь возлюбленную другому…

Ох, сколько я уже передумал всего за эти месяцы, но все так и тянется — стою скромно в сторонке, лишь бы не мешать чужому счастью, и корчусь в душе!

А ведь Кристинка наверняка что-то чувствует. Недаром она так ласкова со мной… Я украдкой посмотрел на девушку — красотулька, зажав между ладоней щербатую чашку, задумчиво вертела ее. И уж какие мысли крутились за зеленью глаз — бог весть…

А вот Ломов не глядел на свою невесту — нахмурив лоб и выпятив нижнюю губу, он сосредоточенно размышлял, иногда досадливо морщась.

«Думай, думай…», как говорил мультяшный Удав Мартышке…»

Я единственный из компании не допил свой трофейный коньяк. Покрутив кружку в пальцах, нюхнул изделие французских виноделов, плескавшееся на дне, и сделал большой глоток. Хорошо пошло…

Топот и скрип двери озвучили приход четвертого попаданца. Возбужденный Трошкин проскользнул к нам, громко сопя, и отпыхиваясь.

— Не закрывай, — сказал я скучным голосом, — а то душно.

— И не подслушают! — кивнул Тёма, приоткрывая дверь.

— Ну? — нетерпеливо насупился Пашка.

— Усё у порядке, шеф! — осклабился «лазутчик». — Аверин бродил-бродил, хмурился и лоб тер, а потом заперся у себя, и накатил полный стакан водяры! Сидит, такой, как сыч, нахохлился — и смотрит… как это… тупо уставясь перед собой! Сидел, сидел — еще полстакана хлопнул. И опять в ту же точку уставился!

— Тупо, — подсказал Ломов.

— Ага!

— Ладно… — кисло вздохнул я. — Может, и не вспомнит ничего…

Кристина погладила меня по плечу.

— Не переживай, — сказала она ласково. — Всё наладится, вот увидишь.

— Да я не переживаю особо. Просто… Тут и без того — по колено в крови, так еще и этот грязи подбрасывает! Паскуда…

— Ну, не все ж такие, — проворковала, утешая, Бернвальд.

— На сие и уповаю, — улыбнулся я. — Хуже нет воевать, когда дурак за спиной.

— Зато, представляешь?.. — мечтательно заговорила Кристина. — Война теперь в сорок третьем закончится!

— Ну, ты как скажешь… — пробурчал Павел.

— Ну, в сорок четвертом! — отступила девушка. — Все равно, ведь, раньше! Вон, когда наши Ржев брали? Кто учил?

— По-моему, в конце сентября, — неуверенно высказался Трошкин. — Только сразу же и потеряли — немцы танки, вроде, подогнали, и все… Потом только в сорок третьем заняли. Весной, кажется…

— Я тоже такое помню, — кивнул Ломов.

— Ну, вот! А тут только сентябрь начался, а мы уже на Сычевку выходим! Там, между прочим, Модель засел. Вот уж где укрепрайон!

— Да уж… — завздыхал Трошкин. — Что укреп, то укреп…

А у меня в этот момент аж дыхания сперло. Настолько тягостное ощущение завладело мною, закогтилось за душу, пронзительное и отчаянное до такой степени, что сознание меркло от душащей скорби.

— Уходим! — гаркнул я, подскакивая и опрокидывая стол. — Живо!

Облапив растерянную Кристю, я буквально вынес ее наружу, дав Тёмке пинка для ускорения.

— Ты чё?!

— Бегом!

— Тоша! — выдохнула девушка, трепыхаясь, но я не слушал ее. Вытянув руку, ухватил за шиворот замешкавшегося Ломова, и швырнул его вперед, откуда только силы взялись. И лишь теперь услыхал, как подкрадывалась смерть. Нет, это была не бомба — подлетал снаряд. Дописывая траекторию, он не свистел, а издавал странное курлыканье. Мне даже показалось, что, падая в траву, я заметил промельк, полоснувший по глазам.

Стальной заостренный цилиндр, набитый мелинитом, вышиб дверь блиндажа, и рванул, подбрасывая все три наката. Огонь и пламя с оглушающим грохотом вырвались, раскидывая бревна, и я перекатился на спину, чтобы видеть, куда рухнет вся эта древесина.

Мимо, мимо… От взрывов, далеких и близких, тряслась земля и раскалывался воздух. Вспыхнули, загорелись бочки с солярой, гудя, как барабаны.

— Немцы совсем сдурели! — глухо заорал оглохший Артем, не отрывая головы от надежной земли. — Ночью шпарят, как ненормальные!

Неверный, шарахающийся свет загулял по расположению полка. Вот вздыбилась земля на давешнем «плацу», вскручиваясь пламенным вихрем, а вот…

Припадая, выбежал Аверин в исподнем — и его накрыло вместе с землянкой, разрывая, кромсая, мешая щепки и комья земли с ошметками усохшей плоти.

Обалдевшая Кристина, изящно поднимаясь на четвереньки, повернула ко мне голову и шевельнула губами. Я разобрал неслышное: «Спасибо!» Оставалось только мужественно улыбнуться в ответ…

Из газеты «Красная звезда»: