Политрук

А я дождался «тридцатьчетверок», и трусцой почесал за броней. Вдыхать солярную гарь — не самое приятное занятие, зато хоть какой-то заслон. Смотрю — мои топочут следом.

— Не отставать!

Со стороны Сычевки налетели кривокрылые «лапотники». Головной, врубив сирену, срывается на танк. За ним пикирует второй, третий, четвертый… От прямого попадания «Т-34» вспыхивает черно-багровым костром, но тут, надсадно ревя моторами, налетают «лавочки». "Пешек", что ли, бросили? А, нет, это другие, "штурмовка" у них…

— Ахтунг… ахтунг, — засипел я на бегу. — Ла-фюнф… ин дер люфт…

Новенькие, блестящие свеженькой краской истребители протянули дымные шнуры очередей, шпигуя немецкие бомберы. Вот «Юнкерс», нырнувший на цель, вспыхивает и достигает «дна» — лопается огненным шаром рядом с уцелевшим танком, разметывая над полем исковерканный дюраль. Я резко пригнулся — гнутый пропеллер усвистал бумерангом.

— Вперед, мать вашу!

«Тридцатьчетверки», быстро рассредоточившись, прут дальше, а люди догоняют их, хоронясь за горбатыми силуэтами, как за щитами. Похоже, мы уже не принадлежим себе — непонятная дикая стихия боя захватывает роту, увлекая в гибельное кружение. Гнетущий гул и свист заглушает отчаянные крики раненых; санитары мечутся в шквальном огне, стаскивая окровавленных и покалеченных в ближайшие воронки.

— Будаш! Жив?! Держись! Вперед!

Володька бледен, сжимает губы в нитку. У Тёмы лицо дрожит от страха. Боровкова рвет. Ярута плачет, и слезы, мешаясь с потом и грязью, текут по щекам, ослепляя глаза. Лапин пытается перекреститься на бегу, с мольбой взирая на небо…

Хоровые мат и хула висят над ротой черным облаком. Мать, мать, мать…

Танки вырвались к первой линии немецких окопов, и разгулялись, утюжа и равняя нарытые ходы. Пехота, обсевшая броню, ссыпалась со спин закованных в панцири механических чудищ, с ходу зачиная остервенелую рукопашно-штыковую зачистку.

Набрав инерции, я перепрыгнул траншею. Затормозил, едва не угодив под танк, и развернулся, веером меча длинную очередь из ППШ. А фрицы и сами осатанели, огнем отвечают на огонь, прикладом на приклад, и лишь пуля ставит увесистую точку.

— Лёва! Хватай своих, и дуй к блиндажу!

— Есть!

— Якуш! Годунов! Ломов! За мной!

Блиндаж впереди похож на низенький холмик — утоптанная земля поверх бревен заросла одуванчиками и неистребимым осотом. Немцев, как и нас, траншея теснила. Озверелые морды под касками смотрелись, будто в старом кино «про войну», только вот всё было «по-настоящему».

Помогло надежное средство против пруссаков — ДДТ… То есть, ППШ. Пара коротких очередей расчистила нам проход, и я с Годуновым ломанулся по трупам, противно-мягким и податливым. Якуш всё равно опередил, взлетев на зеленую крышу и скинув «лимонку» в трубу. Рвануло гулко, а тут и мы. Трое очумелых, оглохших фрицев металось по блиндажу, словно водя бестолковый хоровод вокруг раскуроченной «буржуйки». Мы дали слово товарищу ППШ.

Не знаю уж, что меня вдохновило, но я загорелся идеей поиграть в берсерков всей ротой. Мы как раз покинули узости окопов, выбегая на брошенную артиллерийскую позицию, огороженную мешками с песком. Гильзы валялись звенящими кучами, пустые снарядные ящики аккуратно сложены под дырявым навесом, а пушек — ни одной. Видать, перебросили на юго-восточную окраину Сычевки — наши рвались к предмостным укреплениям у Вазузы, а немцам это активно не нравилось.

Я оглянулся. Левее наступала 5-я рота, правее — 6-я, тоже из нашего батальона. И там, и там ворочались «тридцатьчетверки», а моим и прикрыться нечем.

Впереди низинка — и ДЗОТы на верхушках невысоких холмов. Секторы обстрела пересекаются — живым не пройти. Ну, танки должны помочь выкурить пулеметчиков. А дальше…

Прикрыв глаза, я сосредоточился, «подтягивая» ротный эгрегор. В обычной толпе, где-нибудь на улице, у меня ничего бы не вышло. Слишком уж велик личностный разлад. Но красноармейцы — это вам не сброд какой, а отряд, сплоченный двумя желаниями — выжить и победить. Боевой транс поможет исполнить оба.

В голове будто потеплело, я понемногу ощутил каждого из ста двадцати шести бойцов. А теперь — «накачка»…

Сомкнутые веки мешали видеть возбужденные лица, но уши донесли громкие, отрывистые голоса, и то, как ускорились движения, обретая неуловимость.

Открыв глаза, я сипло каркнул:

— За мной!

Впереди катились два танка, поворотив башни в сторону немецких ДЗОТов, и рвали воздух прицельной пальбой. Фугасы огнем и железом корчевали пулеметные гнезда.

Рассыпаясь в цепи, 8-я рота понеслась, держась фланга. Заколотился далекий ДШК, и стих. А меня, а нас подхватил буйный восторг зверя, томившегося в клетке — и выпущенного на волю! Парни что-то кричали, выталкивая из себя ликование, а стоило нам обогнуть холмики с расстрелянными ДЗОТами, как навстречу выбежал немецкий взвод. Живая сила противника не успела даже вскинуть винтовки — мои уделали врага как бы мимоходом, небрежно предав смерти.