Политрук

Великолепное ощущение безжалостной силы! Пробудившиеся инстинкты или генная память руководили гибким, восхитительно проворным телом, а холодный разум в это время, глядя в бойницы глаз, молниеносно просчитывал ходы.

Нет, мы вовсе не впали в веселое безумие, не хохотали, стреляя куда попало. Бойцы упивались свободой и властью над жалким врагом, но жестко обуздывали глупые порывы. Патроны расходовались скупо, и редкая пуля пролетала мимо. Нож, приклад, кулак, носок сапога — всё обретало способность убивать на месте.

— На врага!

Впереди обозначились свежие брустверы, и мы перелетели их в прыжке. Краем уха я уловил беспорядочную стрельбу из «Маузеров», и она отозвалась болью — кого-то из моих ребят настигла шальная пуля. Но тем злее, тем яростней была наша атака. Скаливший зубы Ходанович приземлился прямо на немца, ломая тому шею, и стволом отобранной винтовки пробил горло следующему в очереди. Неожиданно из бокового прохода вылез громадный унтер, под стать старшине, но ни рост, ни вес не помогли ему — здоровенный кулак Лёвы сокрушил немца прямым в голову. Поспешавший следом Антаков ловко перехватил отброшенный Ходановичем «Маузер», и добил унтера выстрелом в изломанное лицо…

…Я остановил бешеный бег среди каких-то дощатых сараев, беленых известкой. Выход из транса походил на жестокое похмелье — сразу навалилась «отложенная» усталость, нахлынули тревоги, закопошились переживания.

— Вы видали, как мы дали? — хвастливо выразился Артем, отпыхиваясь.

— Видали, — буркнул я. — И сильно оторвались от своих!

Мои глаза обшарили сарайчики. За убогими крышами из толя проглядывали щербатые стены длинного приземистого сооружения на возвышенности — то ли бывшей конюшни, то ли коровника, то ли еще чего. Белая штукатурка содрана пластами, и освежеванный кирпич сочится кроваво-красным цветом. А с уцелевшей печной трубой меряются ростом стволы «ахт-ахт».

— Туда!

Боя с зенитчиками не вышло — парочка залетных мин угробила «силы ПВО», растерзав тела и заляпав стены. Высмотрев во дворе немецкую полевую кухню, прозванную «гуляш-пушкой», я кивнул — паззл сложился. Фрицы собрались пообедать, а наши минометчики испортили им аппетит.

— Лёва! Чего там?

— Су-уп! — загудел Ходанович. — Гороховый! Еще и колбаски настругали! Горячий еще…

— Давай, всем понемножку. Ломов!

— Я!

— Пушки как?

— Целые, тащ командир! — бодро отозвался Павел. — Четыре штуки — батарея! И снарядов полно!

Я выглянул в пролом — стена капитальная, чуть ли не в метр толщиной. А с юга… М-да. Похоже, мы малость перестарались — прорвали последнюю линию обороны, и вышли немцам в тыл.

«Если наши не поспеют, хрен отобьемся…»

Бинокль приблизил крохотные серые коробочки, ползущие на север.

— Там танки, Паха. Обходят Сычевку, чтобы ударить по нашим с фланга. Бери людей, сколько надо, и готовь артиллерию к бою — будем лупить по «панцерам», пока боеприпасы не выйдут!

— Есть!

— Якуш! Панин! Вон «Эрликоны»… Занимайте позиции! Наших пропускать, немцев — в землю вколачивать.

— Есть! Есть!

Пашка, наскоро похлебав трофейного супчику, раскомандовался. Человек двадцать покрепче подносили длинные снаряды весом почти в пуд, а Славу Бритикова и Элюшу Литвецера он назначил заряжающими.

Орудия плавно опустили стволы в разбитые проемы стен — будто между крепостных зубцов.

— Заряжа-ай! Прямой наводкой… Огонь!

Я открыл рот, встряхиваясь от звонкого грохота, и схватился за бинокль. Танки, «четверки» и «тройки», ходко катились по полю, распуская за собой редкие пылевые шлейфы. Они мотали пушками, качаясь на буграх и ямах, и как будто грозили невидимому противнику. Ничего, сейчас увидите…

Бронебойный снаряд, отсвистав километр, вошел «Т-III» в бок, пропарывая броню. Танк резко остановился, как осаженный, а в следующее мгновенье граненую башню подняло на столбе блещущего пламени.

— Товарищ младший лейтенант… Огонь!

«Ахт-ахт» Бритикова выпалило, сотрясаясь. Снаряд вписался прямо танку в лоб — и взрывом вышибло люки.

— Огонь!

— Ах, ты! — зашипел я. — Мимо!

Когда загорелся четвертый танк, немцы распознали-таки, откуда исходит угроза. Башни панцеров развернулись, выцеливая бывшую позицию ПВО, и засверкали вспышки выстрелов.

Фугасы рванули с недолетом, зато Пашкина батарея выбила еще пару «троек». Ломов, как заведенный, бегал между двумя орудиями, наводя и стреляя. Вот прилетело «четверке», сбивая гусеницу вместе с ведущим колесом. Бронемашина по инерции грузно крутанулась, подставляя меченый крестом бок — и Литвецер отпраздновал первое попадание.

— Ур-ра-а!

Досталось и нам. Осколочно-фугасный грохнул в стену, раскалывая кирпичи и пыля известкой. И тут же задолбили «Эрликоны», привечая незваных гостей. Я бросился к северной стене. За брешью на месте двери виднелся полугусеничный «Ганомаг».

— Белоконов! Снять пулеметчика!

— Есть!

Шурша, Емельян вполз по вывалу битого кирпича, и пристроился со своим «Маузером». Взяв пулеметчика в перекрестье оптического прицела, красноармеец мягко повел стволом. Сухо треснул выстрел, и немец на «Ганомаге» завалился набок.

— Огонь!