Два орудия выстрелили дуплетом. Тут же загоготали «Эрликоны», стегая вездеход 20-миллиметровыми снарядиками. «Ганомагу» не понравилась такая щекотка, и он замер, пуская копотный дым. Приехали. Человек пять немцев выскочили из кузова, но перекрестный огонь ППШ не оставил им шансов.
— Ходанович! Панин! Держать север!
— Есть!
И в этот самый момент грохнуло у меня за спиной, толкаясь воздушной волной. «Т-IV» выстрелил бронебойным. Снаряд раскурочил щиток «ахт-ахт», ранив подносчика — и насмерть поражая Пашку. Ломова отбросило к моим ногам — он как будто перелетел, вяло взмахивая руками, и выстелился, обращая к небу удивленное лицо.
Хрипя от ужаса, я упал рядом на колени, но душа уже истаяла в стынущем взгляде.
— Паха! — слов у меня не осталось, потрясенное нутро издавало лишь утробное мычание. — Паха… Ты чего? А что я Кристе скажу?
«Не скулить… — подумал я, раздваиваясь. — Да пошел ты! Не скулить, я сказал! Пахи больше нет, а на тебе — рота!»
Тяжело поднявшись, стараясь не смотреть на Тёмку, трясущегося будто в ознобе, выглянул на поле. Танки весело горели, а те, что уцелели, откатывались задним ходом, изредка постреливая. Затем, как бывает в военных фильмах, налетели штурмовики «Ил-2», низко стелясь над полем битвы. Контейнеров ПТАБ еще не выпускали, зато ампулы АЖ-2 сыпались в изобилии, буквально облепляя жарким пламенем вражеские танки. Да и авиапушки работали исправно — костры из танков вспыхивали по всей равнинке.
Я молча развернулся, перехватывая автомат, и едва не столкнулся с Ходановичем. Старшина растерянно улыбался. Он прятал свою улыбку, косясь на мертвого Пашку, но пухлые губы снова и снова сминали небритые щеки.
— Товарищ командир… — запыхтел Лев, будто стесняясь своей радости. — Там наши…
Я рассеянно кивнул, слыша глуховатое «Ура!», и опустил ППШ. В душе разверзалась черная холодная пустота. Она засасывала в себя и радость, и надежду, как мерзкая пасть дементора.
Павла мы похоронили в отдельной могиле, на высоком холме, а сверху надвинули плоский валун, схожий с огромным камешком-«жабкой» — мальчишки любят метать такие по-над водою.
Лапин умело высек на валуне пятиконечную звезду, и вся рота подняла к небу автоматы, проводив товарища салютом. Понурые, они разошлись — Пашку, как выяснилось, все любили. За спокойный нрав, за всегдашнюю готовность помочь, поделиться, поддержать.
Мы остались одни. Втроем.
Кристина не плакала больше, лишь вздыхала судорожно и жалась ко мне, бессознательно ища защиты. Я молча поглаживал девушку по плечу, не утешая даже, а просто напоминая: ты не одна, мы тебя не бросим.
Зубы до того сцепил, что еле разжал, выталкивая:
— Тёма, плесни маленько.
Трошкин суетливо разлил водку по кружкам, и раздал.
— Не чокаясь, — сказал он серьезно.
— За Павлика, — тускло молвил я.
Кристина всхлипнула, и сделала судорожный глоток. Задохнулась, закашлялась. Ну, хоть порозовела… Выдохнув, я принял сто грамм. Огненная вода обожгла глотку.
…Мы с Пашкой не всегда ладили. Бывало, что и ругались. Но нас все равно тянуло друг к другу. Вот именно… Паха и был моим другом. Он даже, дурак такой, готов был уступить мне Кристю — там, в далеком-предалеком будущем. Так что я не один… Оба дураки…
Пока Ломов был рядом, он мне даже мешал порой, раздражал своими повадками, трудно выносимой натурой правдолюбца, не ищущего окольных путей. А вчера Паха не вернулся из боя.
Погиб смертью храбрых.
И мне очень плохо без него.
Из газеты «Красная звезда»:
Глава 10
Глава 10.
— Выживи, Антоша, пожалуйста, — тонким голосом выговорила Кристина. — Хоть ты меня не брось…
Закутанная в белый халат, девушка стояла у окна, кончиками пальцев опираясь на облупленный подоконник. Стройную шейку она держала очень прямо, чтобы не поникнуть, не зареветь, из крайних сил противясь желанной слабинке.