— Бесполезно, — мотнул я головой. — Германия очень и очень сильна, на Третий Рейх вся Европа, считай, пашет. То, что армии бьются — вторично. Первична экономика. Немцы капитулируют, как только выдохнутся, а вся их хваленая индустрия развалится. Наши под Сталинградом разгромят всего лишь 6-ю армию Паулюса. Мы тут громим 9-ю армию Моделя. Хотя… Развалу можно придать ускорения. Вон, ту же сталь взять. Руду немцам возят угодливые шведы, нейтралы хреновы. Начнет Балтийский флот топить транспорты — останется Рейх без железяк. Никель фрицы тягают из Печенги. Ударит там Северный флот — фиг им, а не никель. Бензин для люфтваффе гонят из румынской нефти. Накроет Черноморский флот промыслы в Плоешти — и не взлетят «мессеры». Вот только все флоты наши на приколе будто. Сложно всё…
— Да уж… — вздохнул Трошкин. — Я раньше, помню, негодовал: ну, чего они так тянули со Ржевом? А как попал, как похлюпал по слякоти… Сразу дошло!
— Ладно, мальчики, — встала Кристина, — пойду я.
— Я провожу.
Мои слова звучали не просительно, не деловито, а как-то… По-дружески, что ли? И девушка согласилась:
— Проводи… — опустив голову по привычке, словно задумавшись, Кристина вышла на улицу. Я шагнул следом, расстегивая кобуру. Так, на всякий случай.
Мы шли молча и неторопливо, как на прогулке, прямо по улице — тротуарам я не доверял. Вполне могло что-нибудь на голову свалиться, иные дома на одном честном слове держались.
Завечерело. Ни одной тени — всё стянулось в синеватый сумрак. Темнеющее небо нависало, готовясь протаять первыми звездами.
— Помню, как в детстве мечтала, чтобы все-все-все вдруг исчезли из города, — негромко заговорила Кристя, — и я бы осталась одна. Хочу — в магазине платья меряю. Хочу — мороженое лопаю. Или в конфеты руки запускаю по локоть… Дурная была, не понимала, до чего же это страшно — тишина и пустота в целом городе. Выморочном городе…
Передернув плечами, она придвинулась ко мне, и взяла под руку. Я благодарно прижал локоток.
— Ты не жалеешь, что… здесь теперь? — осторожно спросила девушка.
— Нет, — качнул я головой. — Будущее… Жалкое оно какое-то, выхолощенное. Идею отняли, а что взамен? Сто сортов колбасы? Нет, даже в этом обманули! Сплошной эрзац. И люди такие же стали — манекены ходячие, муляжи. Девушки и те — модели…
— А я? — улыбнулась Кристина, заглядывая мне в лицо.
— Ты — настоящая, — признал я. — Хотя… тоже не сразу разглядел. А потом…
— А потом? — тихонько повторила девушка.
— Суп с котом, — вздохнул я, не выдавая тайны, как Мальчиш-Кибальчиш.
— Ладно-ла-адно… — затянула Кристя. — Все равно ж вызнаю!
— Верю, — улыбнулся я, останавливаясь у дверей эвакогоспиталя.
— Пока, — шепнула девушка, привставая на цыпочки.
Поцеловала. Не в щечку. В уголок губ.
Я вежливо постучал в расхлябанную дверь, и вошел.
— Разрешите?
Через пыльные окна, заклеенные косыми крестами бумажных полосок, упрямо прорывалось солнце, высвечивая маленькую комнатку. Ее загромождали рассохшиеся шкафы и облупленные сейфы, а за шатким столиком, устланным газетами, восседал военком 3-го батальона — старший политрук Данил Зюзя.
Не великого росточку, но весьма упитанный, военком нежно улыбался, нарезая шмат сала тоненькими ломтиками.
— Ныяк товарищ комба-ат… — пропел он, хищно шевеля пшеничными усами. — Заходьтэ, заходьтэ! Мэнэ вжэ доложили про вас, дуже рад знайомству! Ты вы сидайтэ, побалакаемо… Ось спробуйтэ, шо мэни досталося! М-м-м… Сказка!
Заняв шаткий венский стул, я отломил кусочек ржаного и положил сверху пару бело-розовых лепестков сала. Вкус… Специфический!
— Свэженькэ, гарнэнькэ… — журчал мой визави, причащаясь.
Неожиданно в его глазах, разгоняя жирные волны блаженства, проглянула деловитая серьезность.
— Вы, товарищ комбат, нэ слухайтэ, шо про мэнэ кажуть… — Зюзя кинул в рот «малэньку» дозу сакрального хохляндского яства, и задумчиво умолол ее. — Можэ, я и куркуль, та оцэ ж нэ задля батальону! Хиба ж я крыса яка, щоб вид своих ховаты? А якщо трэба щось добуты у штабу дивизии… Та хоч у штабу армии! Вы зараз приходьтэ до мэнэ.
— Ладно, ждите, — улыбнулся я. — Данил Григорьевич, я как-то слышал ваш разговор с политбойцами… Обожаю суржик, а народ хоть в теме?
Военком захихикал, смежая веки в лукавые щелки.
— Уж будьте уверены, товарищ комбат, — выдал он на чистом русском, хоть и по южному мягком языке, — всё понимают без перевода!
Я крепко пожал протянутую руку.
— Сработаемся, товарищ старший политрук!
Полк остановился на высоком берегу, в излучине Вазузы. Мой батальон занял запущенный парк усадьбы графов Паниных. Дворец спалили крестьяне в Гражданскую, одна церквушка уцелела — на колоколенке дежурил наш эвенк. А я, со всем своим штабом, устроился на поросших травой руинах «дворянского гнезда».