Политрук

«ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 1 сентября. Несколько дней назад немецкое наступление в районе юго-западнее Сталинграда было остановлено. Враг, захлебнувшийся в собственной крови, не добился существенных успехов и вынужден был перейти к обороне. За пять дней ожесточенных боев немцы потеряли свыше ста танков, 34 самолета, тысячи солдат и офицеров. Здесь была разгромлена 14-я немецкая танковая дивизия…»

Глава 9

Глава 9.

Воскресенье, 13 сентября. День

Смоленская область, Сычевский район

…Наезженные, начищенные колесами рельсы блестели параллельными зеркальцами, отливавшими сталистой синью. А я печатал шаг между, топча сапогами замурзанные шпалы.

Железная дорога от Ржева до Сычевки уводила прямо на юг, стягиваясь в точку перспективы — дымной, опасной, таящей угрозу. Да и по обе стороны от путей распахивался безрадостный диптих — рваные раны окопов, черноты гарей, рыхлая, извергнутая взрывами земля в плетях колючей проволоки.

Под насыпью, в заросшей кустарником промоине, лежал опрокинутый набок немецкий бронепоезд — панцерцуг. Его черные, обгорелые бока, развороченные прямыми попаданиями, уже полосовали ржавые потеки. В сторонке, распустив перебитые гусеницы, уткнулись передками, словно бодаясь, два подбитых танка — наш и немецкий. Прокопченный «Т-34» угрюмо чернел, дерзко задирая орудие, а «Т-IV» будто шею свернул — перекошенная башня бессильно уткнулась пушкой в раскроенный дерн. Подальности из тлевшего ельника косо торчал хвост «мессера» с раскоряченной свастикой на мятом киле. А глупый ветерок радостно сплетал приятный запашок горячей смолы и тошнотворный дух мертвечины.

— О поле, поле, кто тебя усеял… — мрачно продекламировал Пашка, и насупился.

— Ну, ты зря-то не говори! — строго отозвался Лапин, мерявший по насыпи скрипучие шаги. — Сейчас-то легчее стало…

— Легчее?! — вылупился Тёма.

— Знамо, легчее! — Герасим на ходу ловко скрутил «козью ножку», и закурил. — Раньше-то как? Бьешься, как баран, весь день, долбишь ихнюю оборону, а вечерком оглянешься — тю! Ежели, как в городе мерють, так одну автобусну остановку только и одолели. Зато душ положили — навалом… Земли под шинелями не видно! А сейчас — вона, верст двадцать отмахали с утра!

Вынув скомканный платок, я утер лоб. На картах всё так близко… А берешься вымерять широту пешим ходом, живо познаёшь долготу километров…

«Однако, прав Лапин, — подумалось мне. — Шибко всё переменилось…»

Словно прочитав мои мысли, сбоку пришатнулся Трошкин.

— А ведь это ты изменил реал, товарищ командир! — горячо зашептал он.

— Да я-то тут причем? — лицемерно увернулся я.

— А кто? — вылупился Артем. — Помнишь, мы еще на раскопе ругали генералов? Как это можно, дескать — прорываться аж тринадцатью группировками? Это ж додуматься надо было — так силы распылять! А сейчас их три всего!

— Адекватно, Антон! — хихикнул Ломов.

— Да ну вас… — буркнул я, приникая к окулярам бинокля. Холмы-дымы… Рощи-мощи… Сычевка…

Городишко так себе, не на всякой карте отыщешь, но к нему сходятся в узел шоссе на Ржев, Вязьму, Белый, Зубцов, Гжатск. Там-то и окопался 39-й танковый корпус генерала фон Арнима. Сычевка от окраины до окраины забита складами, госпиталями и реммастерскими, а за городской чертой — сплошь ДЗОТы, да густая сеть траншей, усыпанная блиндажами, как булка кунжутом, и все подступы — под артогнем… Кстати, об «арте»…

Я поглядел на часы — не «Командирские», конечно, те еще заслужить надо, — запястье обтягивал ремешок обычного трофейного «Зенита» с черным циферблатом. Пора бы уж…

Словно уловив мое нетерпение, загремели пушечные да гаубичные громы. Артподготовка на полтора часа.

— За мной!

8-я рота грузной трусцой рванула на позиции, подготовленные «ударниками» 3-й армии. Земля после летних дождей подсохла, и стены траншей не оплывали, как раньше, не чавкали под ногами глинистым месивом. Ну, хоть что-то радует…

Я присел на пустой патронный ящик, укладывая на колени ППШ. Пушки били раскатисто и гулко, но звучали на заднем плане сознания. А вот мысли, как вспугнутые пчелы, гудели в голове. Не давали хоть часочек посидеть спокойно.

«Выпить ба…»

Нахохлившись, я достал вороненый «тэтэшник» с блестящими потертостями. Нервно разобрал, и стал чистить, успокаиваясь за нехитрым бойцовским занятием. А как еще унять скулеж потревоженного сознания? Вероятно, друзья хотели подбодрить меня, возводя в Вершители Судеб и Потрясатели Вселенной. Вот только думки шарахнулись рикошетом.

Ох, и намучился же я, гадая, почему да зачем так похож на Лушина-бис… И попал! Решимость свою тогдашнюю помню прекрасно, она и сейчас не слабее… Но, главное — горькое облегчение…