Политрук

Разглядеть бронебойщиков я даже не пытался — настоящий взвод индейцев, пройдут мимо — не заметишь. А вот и жертва, угодившая в засаду — «Т-III», распустивший гусеницу. Ну, да, пулька из ПТР, да еще в упор — и трака нету…

«Тройка», между тем, развернула башню к лесу, и орудие-коротыш блеснуло огнем. Куда усвистал снаряд, не знаю, но в бортовой броне танка, словно сами собой, возникли пробоины. «Т-III» дернулся и застыл — похоже, пуля нашла механика-водителя, прободав того насквозь.

— Молодцы! — бросил я. — Так их, гадов. Артем, не слезай с рации, пока не вызовешь авиацию! А то расплодилось тут танков всяких…

— Есть!

Трошкин развернулся бежать, и присел от испуга — снаряд рванул поблизости, воздушной волной осыпая бруствер. Радист торопливо юркнул в блиндаж.

«Не боись, Тёма, — подумалось мне. — Глядишь, до воентехника дорастешь. До младшего…»

Шныряя по ходам сообщения, я выбрался к родимой 8-й роте. За глинистым валом притаились «цуйки», взревывая станковыми ДШК и ровно стрекоча «Максимами».

— Ротный!

Порошин вывалился из стрелковой ячейки, очумело отряхивая песок.

— Долбануло рядом совсем… — пробормотал он, и вытянулся во фрунт.

— Не тянись, — заворчал я, — не на параде… Держитесь?

— Держимся, товарищ командир! Только… Нам пушку разбило, — нажаловался комроты. — А у другой панораму снесло, целимся через дуло… Одна «пятидесятка» целая пока, правда, снарядов хватает.

— Минометы?

— Только те, что на «цуйках», но мин мало, всего один ящик остался.

— Используй, Женя, — вздохнул я, — выпалывай чертову пехоту!

— Как тяпкой! — белозубо улыбнулся Порошин, и крикнул: — Минометчики, к бою!

Растревоженный и неуспокоенный, я убрел обратно к артиллеристам. За спиной падали четкие команды:

— По пехоте! Заряд три! Прицел четыре-шестнадцать! Огонь!

— Выстрел!

Несерьезный хлопок, и мина взвилась, описывая крутую дугу.

— С горячим приветом, хренадеры! — выцедил я.

Там же, позже

Казалось чудом, что мы все еще живы. И не просто трясемся, зарывшись в норки, а воюем, бьем врага из его же оружия. Сколько наших полегло, я не знал. И не спешил послать за Шубиным или еще за кем — тяжкая усталость одолела вконец.

С раннего утра бегаю, ношусь по траншеям в попытке быть везде. Артиллеристы толкают пушку — и я подпихиваю. Пересел «пан Зюзя» на «однойку», затеял боезапас пополнить — и я снаряды таскаю. Громоздит ротный полукапонир — и комбат тут как тут, с саперной лопаткой наперевес…

Салов твердо обещал авиацию вызвать — «ближе к вечеру», как он выразился, а до тех пор надо справляться самим. Своими силами. А их уж и нет…

Мины кончились. Патроны для ДШК, и те вышли. Последний снаряд запихали в накаленную «ахт-ахт», и тут прилетело. Меткий ли снаряд послал наводчик танковой пушки, или шальной занесло, а только орудие раскурочило в лом.

Запаленно дыша, я подхватил снаряд для «однойки», и потащил, терпя ноющую боль в оттянутых руках. Это сколько же я железа «перекачал» сегодня… Шварценеггер позавидует.

Громыханье выстрелов и взрывов подутихло, или это я малость слух потерял? Все шумы сраженья слились в нудный гул, и он плавал над позициями, как монотонный звуковой фон, вроде ливня за окном.

Сгибаясь, отчего ломило поясницу, я добрел, дошкандыбал до «однойки». Из задней дверцы как раз показался Зюзя, чумазый и распаренный, с устатку забывший «мову».

— Ни, товарищ командир, — крикнул он, бодрясь, — лучше танк склепать! А то я туточки за троих! Сползу за рычаги, подвину цю колдобину, як треба, и обратно к орудию! Заряжаю, навожу… Давайтэ!

Кряхтя, он нагнулся, а я выжал снаряд.

— О-па! Держу, — прокряхтел военком. — Синицкий обищав подойти, будыть за мехвода…

— Скоро составлю вам компанию. — пообещал и я, руками упираясь в корму самоходки. — Щас только с Бритиковым перетолкую, а то у 8-й совсем «арты» не осталось… Много тебе еще?

— Давайте ще один, товарищ командир, и хватыть!

Я кивнул, да и поплелся за «ще одним». По дороге нашел себе занятие, а заодно — маленькую передышку для измочаленных мышц. Пригнулся и глянул в стереотрубу. Ну, хоть не зря…

Десятки танков коптили небо черными и синими дымами, а полегшую траву окраса жженого сахара уминали тушки в шинелях цвета "фельдграу". Картинка!

Мой рот сложился в кривую ухмылку. Не зря…

— Товарищ командир!

Я поднял глаза. Передо мной покачивался Бритиков — бледный, без фуражки, с обмотанной бинтом головой.

— Мы там «цуйку» впрягли, товарищ командир, — старательно выговорил лейтенант, — оттащим одну «семидесятипятку» Порошину. А то с того фланга — тишина…

— Добро, — кивнул я, экономя слова. Говорить о том, что я-де и шел за этим к нему — зачем?

Подхватив на руки снаряд, со стоном распрямился, и даже не глянул кругом. Слышит ли кто, как я тут расстонался, или нет, мне было совершенно безразлично. Отупел.

Выйдя к САУ-1, обнаружил Синицкого в изгвазданном танкистском комбезе и шлемофоне, сдвинутом на затылок.

— А замполита куда дел? — через силу пошутил я.

— В 6-ю ускакал, товарищ командир! Сказал: «тудой и назад»!

Танкист наскоро докурил самокрутку, и протянул руки за снарядом…