Политрук

Мне было хорошо видно, как пули крупного калибра дырявили и терзали дюраль. Мотор у «мессера» заглох на подъеме в «горку» — самолет плавно опрокинулся, слетая к земле. Из пробоин в фюзеляже рвался дым, уже перебегал огонь, и вот утробно хлюпнул бензобак, растекаясь жидким пламенем. Истребитель рухнул горящим крестом, накрывая собой противотанковую мину — взрыв четвертовал крылатую машину.

Ведомый или ведущий, оставшись в одиночестве, мигом передумал воевать, и потянул на родной аэродром.

— Маневр! Скрытность! — долдонил я в эфир, сам себе напоминая тренера, переживающего за команду…

…Признаться, покусывали меня опасения, покусывали. Что скажет комдив на мои «неуставные» инициативы? Да он вполне мог голову мне открутить, и сказать: «Шо так и було»! Но — тишина. Сочтя молчание за одобрение, я распоясался, перенимая, пусть и вражеские, но полезные обычаи. У меня в батальоне каждое отделение строило бой вокруг пулеметчиков, а каждый взвод обеспечивал и развивал успех миномета или самоходки. Ибо в этом крылось здравое и понятное смысловое ядро — даже всей ротой не настреляешь столько, сколько натворит один меткий снаряд. Или меткая мина.

Порошин, Быков, Мохов приняли «новый порядок» не сразу, но разобравшись, свято уверовали в мою непогрешимость. До смешного напоминая мне соратников какого-нибудь удачливого древнерусского князя. Ведь дружина шла за таким не в силу дисциплины — просто бойцы были твердо убеждены, что сами боги на стороне их вождя.

А вот товарищ Туркин из 6-й роты сомневался в полководческих талантах бывшего политрука… Даже, говорят, подтрунивал над моими стратегемами. Спрашивается: как убрать человека-помеху? Ответ: повысить!

Помню, как комполка хихикнул, подмахивая бумаги. Теперь Туркин вышел в начштаба 2-го батальона, а новым ротным я поставил лейтенанта Рощина — толкового парня из студентов мехмата…

…Вдруг спокойное течение мыслей запрудило знакомое ощущение нервного взрыва, настолько пронзительное и тягостное, что мне еле хватило сил выдавить:

— Данька… Жми… Жми!

Вострецов исполнил приказ, не думая. И вело его не служебное рвение, а доверие. Мотор трубно взревел, гусеницы зазвенели, и командирская машина скатилась с высотки, тормозя о хвойные деревца. Секунду спустя прошуршал снаряд. Он подорвал макушку холма в том самом месте, где «цуйка» только что урчала на холостом ходу…

Бледный Годунов забормотал, взглядывая на меня:

— Из-под самой косы…

— Бывает, — буркнул я, и резко скомандовал: — Поехали!

— Куда? — вылупился Вострецов.

— В атаку!

Нервы мои расходились — приближалось самое неприятное…

— Товарищ командир! Синицкий докладывает: проход готов!

— Батальо-он! Слушай мою команду! Как на учениях, газуем — и прорываемся к немецким окопам. На всей скорости! Пулеметчикам и автоматчикам вести беспокоящий огонь! Вперед!

Мои «танчики» выпрыгивали на дорогу, как чертики из коробочки. С разгону проскакивали обочину — и неслись по следам «Лома». Немало мы синтетического бензину сожгли, отрабатывая такой прогон, зато никакой суматохи — все знают свой маневр.

— Тёма! — крикнул я, смежая веки. — Меня не вызывать!

Трошкин кивнул, оборачиваясь, и последнее, что я увидел — блеск благоговейного восторга в его глазах.

Давненько, давненько мне хотелось вот так, в разгар боя, отрешится от земного, погружаясь в нереальный мир, видимый не глазами. Я до сих пор не мог прочувствовать весь свой батальон — одна 8-я рота горела ментальным сиянием, переливалась грудой раскаленных угольев. 5-я рота и пулеметная больше напоминала затухавший костер, а вот 6-я отзывалась лишь редкими огоньками. Рыхлый получался эгрегор. Но вот в бою, когда пропадали все посторонние мысли, зато раскрывались инстинкты, батальон обретал мощное единство, пламенея высшей общностью. Да и темная вражья сила проявляла себя вовсю, накаляясь — труся или сатанея.

Зачастили пулеметы, строча по амбразурам, выцеливая стрелков в траншеях, а я лишь крепче жмурился, стеля морок. Отвести глаза всем фрицам не смог бы и взвод экстрасенсов, да и зачем? Пускай стреляют, палят изо всех стволов! Только… С перелетом!

Гулко толкая воздух, ударили немецкие пушки. Наши самодельные бэтээры мчались, швыряясь комьями земли. Попасть по таким шустрым целям можно лишь случайно, зато — в борт… С двухсот метров даже осколочный подобьет любую «цуйку»…

Уф-ф! Сработало! Снаряды усвистали, перелетая колонну, и вздыбили землю в добром километре левее. Я широко открыл глаза, возвращаясь в реал. Прошли! Пашня, сдобренная ВОПами, осталась позади, а под гусеницами…

Командирскую машину тряхнуло на окопе, и пулеметчики мигом зачистили траншею — очереди ударили зло и хлестко. Только я хотел кликнуть минометчиков, как те и сами открыли огонь. Захлопали выстрелы, рассылая мины, и вскоре за сквозящими рощицами, за свежими блиндажами поднялась стальная пурга, заметая калеными осколками живую силу противника.

— Порошин! Вали артиллеристов!

На гаубичной позиции затарахтели ППШ.

— Бритиков! Влево один — десять, перелет двести! Разрыв: юг триста, запад двести пятьдесят!