Полиция на похоронах

— Итак, — сказал он, — мы сделали метрическую фотографию и изготовили гипсовый слепок. Вот данные замеров. Похоже, что среди жителей «Сократес Клоуз» нашей Золушки нет. — Он показал на стоящие перед ними ботинки. — Все они по крайней мере на дюйм меньше в обоих измерениях.

Станислаус фыркнул.

— Нам следовало бы еще раз всех разуть и осмотреть, и я бы так и поступил, если бы отклонение от размера было в другую сторону. Такого размера ноги у человека быть не может.

Боудич громко рассмеялся.

— Факт, — сказал он. — Даже у старого Табби Лейна и то не такие копыта. Мне этот след напоминает экспонат из Музея естественной истории.

Станислаус нахмурился.

— Вам, случайно, не кажется, что отпечаток ненастоящий? — спросил он.

Но насчет этого Боудич был совершенно уверен.

— Нет, конечно, он настоящий, — сказал он. — Хорошо заметны следы от ногтей, а на пятке у гипсового слепка остались несколько синих шерстяных ворсинок. Вы сами можете убедиться в том, что след настоящий. Но что за нога! Впервые за всю свою работу я сталкиваюсь с таким забавным случаем.

Инспектор нахмурился. Он все еще разглядывал ботинки.

— Ближе всего по размеру — вот эти, — заметил он. — Они принадлежат молодому Кристмасу. Сходили бы вы лучше и осмотрели его ноги, Боудич. Сделайте замеры. И прекратите смеяться, ведите себя, как подобает полицейскому.

При мысли о том, что, возможно, он увидит искомую ступню во плоти, Боудич не смог сдержать своего восторга. Его лицо покраснело, и от смеха у него на глазах выступили слезы.

— Считайте, что я уже там, — сказал он. — Пойдемте-ка со мной, отец, — добавил он, поворачиваясь к фотографу. — Мы сфотографируем эти ноги и вставим снимок в рамку.

— Полный идиот, — сказал инспектор Кемпиону, когда дверь за окрыленным надеждой Боудичем и его помощником закрылась. — Я не против того, чтобы у человека было чувство юмора, но у этого парня юмор, как у дешевого комика из балагана.

Кемпион на это ничего не ответил.

— Вы до сих пор считаете рисунок чьей-то шуткой? — спросил он через некоторое время.

— Вряд ли это так, — с сожалением ответил инспектор. — Я отказался от этой мысли, когда увидел, как одно начинает стыковаться с другим. Можно подумать, нам делать нечего без какого-то босоногого дуралея, рисующего картинки на окнах! Всю эту обувь можно вернуть хозяевам. Войдите!

Его последняя реплика прозвучала в ответ на легкий стук в дверь. В комнату вошел Маркус. Молодой человек выглядел усталым и хмурым. Он удивленно приподнял брови при виде коллекции обуви, но ничего не сказал по этому поводу, что порадовало сердце инспектора.

— Я очень сожалею, но мистер Фарадей по-прежнему держится за свою историю с кошкой.

Инспектор ворчливо спросил:

— Вы сказали ему, что ему придется давать присягу у коронера? — спросил он.

— Да, — сказал Маркус. — Но он, похоже, уже сам поверил в свой рассказ. Но ведь, в конце концов, этот инцидент вряд ли напрямую касается вашего расследования?

Оатс ответил не сразу. Удар попал в цель.

— Вам незачем защищать от меня мистера Фарадея, мистер Фезерстоун, — заметил он, наконец. — Если его и нужно от кого-нибудь защищать, так это от него самого.

Но Кемпион принял сообщение о несломленном упрямстве дяди Вильяма близко к сердцу.

— Вижу, что мне придется прогуляться по пабам, где мог побывать дядя Вильям, — сказал он, и инспектор бросил на него многозначительный взгляд. — Маркус, тут есть чем заняться и вам и мне. Вы написали сэру Гордону Вудторпу?

Маркус, уже отвечавший ему на этот вопрос, удивленно взглянул на своего друга, однако, заметив заинтересованное выражение на лице инспектора, немедленно ответил:

— Конечно, — сказал он.

Инспектор загрустил еще больше.

— Я отложу изучение этого рисунка на окне до лучших времен, — сказал он. — Вы можете успокоить всех жителей дома. В саду сегодня будут дежурить два агента в штатском.

— Так вы решили, что этот рисунок не мистификация, инспектор? — спросил Маркус, готовый ухватиться за любую соломинку, уводившую следствие в сторону от злополучного дяди Вильяма.

Вопреки обычной нелюбви полицейских к задаваемым им вопросам, мистер Оатс не оборвал его. Наоборот, он ответил Маркусу вполне учтиво, хотя и не особенно дружелюбно:

— Я вполне удовлетворен тем, что среди обитателей этого дома не нашлось никого, кому мог бы принадлежать этот след, — сказал он. — А больше я ничего сказать по этому поводу не могу.

Кемпион, который в этот момент стоял у окна, задумчиво разглядывая знак, нарисованный красным мелом, заговорил, не оборачиваясь:

— Допустим на мгновение, что это не мистификация, — сказал он. — Тогда, конечно, этот знак — послание кому-то в доме. И куда нас приведут в таком случае наши рассуждения? Мы придем к двум интересным умозаключениям. Во-первых, человек, нарисовавший знак, не знаком с этим домом, потому что этой комнатой, как вам известно, почти не пользуются. Во-вторых, он вряд ли является приятелем кого-либо из живущих в этом доме, потому что в этом случае он мог бы навестить этого человека обычным путем.