Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Борис Альтшулер, сын знаменитого физика Льва Альтшулера, вспоминал: «Секретность была, конечно, суровая и очень серьезная. Я помню, как для нас произнесение слова Саров, Сатис-речка, это все было табу. Мы знали названия, мы, сидя в этом Сарове на берегу речки, шепотом друг другу их говорили. А уж когда уезжал наружу, категорически никогда ничего нельзя было говорить, это было полное табу»[203].

Да что там города, из которых нельзя выехать! Весь Советский Союз был тогда огромной секретной территорией, покинуть пределы которой было практически невозможно. И вдруг в начале 1947 г. Москва делает Вашингтону неожиданный подарок. Четверо немецких учёных не сумели прижиться в советском атомном проекте, и их отпустили домой, в Восточную Германию. Немцы тут же бегут на Запад. Их допрашивают американские спецслужбы и получают огромное количество информации: подробные планы сухумских институтов и лабораторий, выясняют даже штатное расписание сотрудников.

Сведения немецких учёных позволили американцам сделать «точный» прогноз, когда же будет готова советская атомная бомба. Это было очень важно. США, обладая монополией на атомное оружие, в условиях холодной войны разрабатывали планы атомных бомбардировок СССР. Бомбы изготовлены, бомбардировщики на аэродромах. Весь вопрос в том — когда? Ясно, что войну надо начать до того, как у Советского Союза будет потенциал нанесения ответного удара.

Американские аналитики строили прогнозы, и выходило, что СССР будет обладать атомной бомбой не раньше середины 1950‑х гг. В ЦРУ полагались на утечки из Сухуми, и на основе их были построены неверные прогнозы, в чём они смогли убедиться 29 августа 1949 г., когда на Семипалатинском полигоне в Казахстане прогремел взрыв первой советской атомной бомбы.

Сухуми не был центром, где она разрабатывалась. Вся утечка была спланированной дезинформацией. Таким образом, Лаврентий Берия попросту обвёл ЦРУ вокруг пальца.

Понятно, что Советский Союз без участия сторонних учёных всё равно бы смог создать атомную бомбу, но с немцами получилось быстрее. Когда дело было сделано, встал вопрос о дальнейшем использовании этих специалистов в СССР. Здесь надо пару слов сказать о том, в каких условиях они жили и работали.

Немцы, как и все работавшие над атомным проектом, получали должностные оклады, установленные Постановлением СМ СССР от 13.01.1947 г. № 78—30сс. Но их зарплаты отличались от заработка советских учёных и инженеров. Если отечественные специалисты получали от 1,5 до 2,5 тыс. руб., то у немецких сотрудников зарплата была существенно больше — от 4 тыс. руб. до 6,5 тыс. руб. Даже специалисты из числа военнопленных имели оклады в размере 4 тыс. руб. Для сравнения, заведующий научным отделом Н.В. Тимофеев-Ресовский имел оклад 2,5 тыс. руб. и только с 1951 г. стал получать оклад в 4,5 тыс. руб. В этот период средняя заработная плата в промышленности СССР составляла 703 рубля. Николаус Риль в сентябре 1950 г. уже в статусе Героя Социалистического Труда получал зарплату на 14 тыс. руб. больше, чем начальник ПГУ при СМ СССР[204].

Две группы немецких учёных работали на курорте. В предместьях Сухуми — Агудзерах и Синопе — были организованы два секретных института. Они расположились в зданиях бывших санаториев, окруженных парками. Институт в Синопе получил название «Институт А» по имени фон Арденне, а второй, в Агудзерах, институт «Г» — для Густава Герца, кстати, получавшего 10 тыс. руб. в месяц. За «неудобства», связанные с секретностью, тоже платили, и довольно хорошо. Надбавка была в размере 25–50 % от основного оклада. Кроме того, по желанию немецких специалистов, работающих с секретными сведениями, до 75 % от заработной платы, а также премии за успешное выполнение порученных им заданий разрешалось переводить в Германию[205].