Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Физик Макс Штеенбек работал над центрифугой для разделения изотопов урана центробежным методом. В договоре с учёным были предусмотрены примерно такие же условия, какие были у Фольмера, с той лишь разницей, что переводить денежные средства в Германию разрешалось в сумме до 60 % от месячного оклада. При успешном завершении предложенного метода в промышленном масштабе ему передавался дом-особняк в Восточной Германии, куда уже была отправлена его семья. Это, кстати, было одним из условий, на которых он остался работать в СССР. В письме Берии от 13 августа 1949 г. Штеенбек описал технические перспективы разделения изотопов по методу ультрацентрифуги. Он гарантировал при соответствующей поддержке успешное выполнение неразрешенных технологических задач[211].

С такой же просьбой отправить семью на родину обратился и Хайнц Барвих. Учёные обосновали свои просьбы ухудшившимися семейными отношениями из-за долгого пребывания вне родины и желанием, чтобы их дети могли расти в таком окружении, из которого они сами происходят.

На письмо Штеенбека Берия наложил резолюцию следующего содержания: «…Емельянову, Звереву и Сазыкину. Вызвать Стенбека в Москву вместе с тт. Кочлавашвили и Кузьминым. 2. Дайте: а) подробную справку о результатах работы Стенбека, оценку и предложения по развитию работ по методу Стенбека; б) справку о семейном положении и информацию о настроении Стенбека и его группы»[212].

После завершения основных научно-исследовательских и практических работ по внедрению результатов в производство и установленного срока «карантина» немецкие специалисты, с особого разрешения, начали постепенно покидать пределы Советского Союза. Существовало письмо советскому правительству, в котором после смерти И.В. Сталина в 1953 г. канцлер ФРГ Конрад Адэнауэр просил вернуть немецких учёных на родину. При их возвращении в Германию между правительствами был согласован список из 18 человек, которые обязаны были вернуться только в ГДР. В этот список входила вся группа Риля.

Тиссен отмечал, что немцев спрашивали, куда они хотят вернуться: в ФРГ, ГДР или Австрию. Практически все называли ГДР, «так как боялись, что вообще не смогут выбраться»[213].

И те, кто уехал в Восточную Германию, не прогадали: Фольмер стал президентом Академии наук ГДР. Герц построил большой институт физики в Лейпциге. Тиссен основал институт физической химии Академии наук в Восточном Берлине. Кстати, именно в нём будущий канцлер Германии Ангела Меркель защитила свою докторскую.

Сам Клаус Тиссен вернулся в ГДР в 1959 г., то есть самым последним: «Я был в аспирантуре в Московском университете. Я познакомился с Иоффе и всеми другими великими учеными из Ленинграда. Я был бы глупцом, если бы вернулся в Германию, имея эту возможность написать мою докторскую работу в ведущем университете»[214].

Не все немецкие специалисты решили возвратиться на родину, двое из них — Барони и Зуков подали заявления о советском гражданстве. В докладной записке на имя Берии от 21 марта 1949 г. Первухин, Завенягин и Емельянов посчитали целесообразным, в случае добросовестной работы и лояльного поведения, эти ходатайства удовлетворить[215].

А история возвращения профессора Риля в Германию завершилась так. В апреле 1955 г. он приехал в ГДР, провёл месяц в восточном секторе Берлина, а потом переехал в Западную Германию и в 1955 г. был принят научным сотрудником в Мюнхенский технический университет. В период 1955–1957 гг. он вместе с профессором Лейбницем возглавлял строительство нового немецкого экспериментального ядерного реактора.

По возвращении в ФРГ советское правительство выплатило Рилю значительные средства в твёрдой валюте в качестве компенсации премий, денежных вознаграждений, автомашины и дачи. Несложно представить реакцию немецких, да и советских физиков, когда в 1953 г. они вдруг услышали абсурднейшие обвинения в адрес эффективнейшего руководителя маршала Лаврентия Берии.

Но назойливая хрущёвская пропаганда всё же пробилось в сердца немецких физиков. Об этом свидетельствуют некоторые нелицеприятные высказывания в адрес маршала, к которому не было никаких претензий во время пребывания немецких учёных в СССР.