Полка. О главных книгах русской литературы

Прежде всего это добродушная жена Григория Варвара. Её образ у Чехова — почти сказочный: с её появлением «всё просветлело в доме, точно во все окна были вставлены новые стёкла». Варвара — представительница того старого, уходящего в прошлое мира, который гибнет в повести. Мира «порядка», о котором она постоянно говорит, традиций, семейственности, уюта, религиозности — не зря Чехов пишет, что в доме после её появления загорелись лампадки и запахло ладаном. Но благостный уклад, который олицетворяет Варвара, — пустая оболочка: как бы она ни причитала, милостыня, которую она подаёт обобранным Цыбукиными беднякам, на самом деле поддерживает их привычный способ обогащаться, действуя «как предохранительный клапан в машине». В финале повести Варвара «по-прежнему творит добрые дела, и Аксинья не мешает ей»: бесконечное варенье засахаривается, его больше некому есть, потому что в цыбукинском доме не осталось ни ребёнка, ни охочей до варенья Липы.

Липа, молодая жена Анисима, сама почти девочка, — жертва хищной Аксиньи и её главный антипод. При всей пассивности и кротости именно она выходит в повести на первый план и становится ключевым персонажем в финале. Если Аксинья новый мир несёт в себе, если Варвара становится в нём уходящей натурой, то Липа находит единственный выход из конфликта старого и нового, патриархального и индустриального, человеческого и животного. Она уходит из дома Цыбукиных — пусть не по своей воле, её выгоняют за то, что «не сберегла» ребёнка. Возвращается к подённой работе, бедности — и, как следствие, находит свою свободу от жестоких правил. Именно кротость, наивность и детскость оказываются её залогом выживания в овраге времён, так же как и бессребреничество: другим она готова отдать всё, кроме «своей испуганной, кроткой души». На фоне безвольных, слабых или попросту пошлых, бездарных мужиков подлинными героинями повести оказываются женщины. Пока мужчины в овраге гибнут, женщины ищут и находят путь из него — каждая свой.

Как «В овраге» городская речь взаимодействует с деревенской?

Конфликт двух миров — старого и нового, деревенского и городского — отражён у Чехова в столкновении двух речевых пластов. Наступление индустриализации на патриархальный уклад ярко иллюстрируется речью мастерового Костыля:

— Хо-хо-хо! И эта хороша у тебя невестка! Всё, значит, в ней на месте, всё гладенько, не громыхнёт, вся механизма в исправности, винтов много.

‹…› Быть может, оттого, что больше сорока лет ему приходилось заниматься на фабриках только ремонтом, — он о каждом человеке или вещи судил только со стороны прочности: не нужен ли ремонт.

Анисим в пору своей службы в уголовном розыске присылает из города домой письма, написанные «чьим-то чужим почерком, очень красивым, всякий раз на листе писчей бумаги в виде прошения». И, что ещё важнее, послания «полны выражений, каких Анисим никогда не употреблял в разговоре: „Любезные папаша и мамаша, посылаю вам фунт цветочного чаю для удовлетворения вашей физической потребности“». Владимир Набоков использует этот пример в подтверждение своей мысли, что Чехов первым из русских писателей отвёл в сюжете важную роль подтексту. Письма эти пишет Анисиму приятель, некто Самородов, «человек специальный» — он же, по словам Анисима, впутал его в какое-то многообещающее, но рискованное предприятие. Вся эта детективная история с изготовлением фальшивых денег так и остаётся за кадром и проясняется только задним числом, когда с каторги от Анисима приходит письмо, писанное тем же великолепным почерком и в стихах, — очевидно, каторгу он отбывает вместе с искушённым Самородовым, который и вовлёк Анисима в преступление. Сам же Анисим приписывает снизу некрасивым, неразборчивым почерком: «Я всё болею тут, мне тяжко, помогите ради Христа». Выразительный речевой контраст не только позволяет читателю восстановить недостающие детали сюжета, но и несёт в себе определённую моральную оценку: городская жизнь разлагает и ведёт к гибели.

Именно крестьянское просторечие присуще Анисиму естественно, как и его домашним. Наносной писарский шик диссонирует с просторечиями и характерным деревенским говором Цыбукиных — Варвариным «Ох-тех-те», речью Аксиньи («Всё отдайте ей, арестантке, пусть подавится, я уйду домой! Найдите себе другую дуру, ироды окаянные!») и особенно речью Липы: «Кто он? Какой он из себе? Лёгкий, как пёрышко, как крошечка, а люблю его, люблю, как настоящего человека. Вот он ничего не может, не говорит, а я всё понимаю, чего он своими глазочками желает».

«В овраге» — символистское или реалистическое произведение?