Мало того, ему даже в голову не приходило причислять его к когорте людей благородного происхождения. К династии разбойников-гайдуков, сумевших сколотить нужное состояние, — это другое дело.
— Причем одна из итальянских ветвей его восходит к истокам «черной знати». Надеюсь, вам известно, что кроется за этим термином?
— В общих чертах, — еще невнятнее проговорил помощник атташе.
— Так что, как говорили древние, «Noblesse oblige», что означает: «Благородное происхождение обязывает». Однако не будем терять времени, записывайте адрес.
Впрочем, уже минут пятнадцать спустя в кабинете Дэвисона вновь раздался звонок, и почти баритонный женский голос от имени господина Боша уточнил: в связи со вновь возникшими обстоятельствами встреча с ним состоится на час позже. Но уже в хорошо знакомом господину капитану ресторане «Охотный ряд», больше известном в среде его завсегдатаев под неофициальным названием «Купеческий».
Услышав это название, капитан удивленно вскинул брови. В последние месяцы он и в самом деле несколько раз побывал в этом ресторане, поражавшем воображение безвкусным, но дорогим, по-настоящему купеческим убранством, а еще — чувственным «музицированием» недавно возникшего цыганского ансамбля. Из-за которого Дэвисон, собственно, и назначал встречу в «Охотном ряду»
Однако дело не в этом. Его поразило, что кому-то из окружения Боша известно было о его посещениях этого богоугодного заведения. «Ничего не скроешь, пребывая в этом городе и в этой должности, — удивленно покачал головой. — Причем никогда не предугадаешь, у какой именно службы и какой страны находишься в тот или иной час «под колпаком».
Недовольно покряхтев, помощник атташе взглянул на часы. Как всякого пунктуального делового человека… Да что так, как всякого истинного американца с неистребимыми британскими корнями подобные переносы его раздражали. Тем более что у него тоже появлялись некие «вновь открывшиеся обстоятельства». Тем не менее на встречу он всё же прибыл, хотя и с пятнадцатиминутным опозданием, да простится ему.
Москва. Ресторан «Охотный ряд».
Апрель 1961 года
Почти все столики в ресторане были свободны, но именно поэтому Дэвисон какое-то время нерешительно осматривался, прежде чем выбрать место у разукрашенного витражом готического окна.
— Обычно вы садились вон за тот столик, что у колонны, сэр, — напомнил ему знакомый официант, не упускавший возможности поупражняться в своем неизгладимом грузино-английском языке.
— Что же вы, любезнейший, допустили, чтобы его занял некий самозванец? — кивнул в ту сторону капитан, иронично ухмыляясь.
Заимствованные когда-то давно, у белогвардейцев, слова «любезнейший», «милейший» и «позволю себе заметить» он всегда произносил только по-русски, как правило, поражая этим своих московских собеседников.
— Если бы вы заказали столик по телефону, — ничуть не смутился официант, — то конечно же… И потом, господин, подсевший к «вашему» столику, успел попросить, чтобы вы заняли свое привычное место у этого же столика.
— И вы указали ему это мое «привычное место»?
Официант вскинул брови, задумчиво взглянул на сидевшего в профиль к ним «самозванца» и, словно о великом открытии, зачастил:
— Нет, место ваше я не указывал. Ни столик, ни место. Да он и не интересовался. И не помню, чтобы когда-нибудь видел этого посетителя раньше. Однако же попросил передать именно вам, чтобы вы соизволили разделить с ним трапезу.
— «Соизволили», значит?..
— Он общался со мной на английском, — и себе перешел на язык Шекспира официант, — ничуть не усомнившись в том, что тоже владею им. Однако это слово — «соизволили» — произнес по-русски. Но самое любопытное, что кроме собственного, весьма скромного, заказа этот господин попросил принести всё то, что обычно заказываете вы.
Ко всему сказанному официант, общавшийся на английском с тем же неизгладимым кавказским акцентом, что и на русском, хотел добавить еще что-то. Но в это время «самозванец» резко развернулся и поприветствовал Дэвисона высоко поднятой рукой, словно бедуин — заметившего на вершине далекого бархана такого же скитальца пустыни, как и сам. А когда заметил, что дипломат направляется в его сторону, тут же поднялся ему навстречу.
Это конечно же был Ангел Бош. Теперь уже заметно поседевший, с лицом, исполосованным еще более основательными морщинами… Правда, облаченный в темно-синий клубный пиджак и в новенькую, в сине-белую полоску, рубашку, — из тех, которые только-только входили в моду в деловых кругах Америки, — он уже мало напоминал того вождя балканских повстанцев, в облике которого представал когда-то в «Горном приюте» Швейцарии. Тем не менее налет воинской дерзости на его загорелом ястребином лице всё еще просматривался.
— …И всё же я уверен, что мое присутствие в Москве неожиданностью для вас не стало, — проговорил Бош, словно бы продолжая телефонный их разговор.