Мольтке никогда не недооценивал значения крепостей для ведения войны, однако всегда предостерегал от траты на них слишком больших средств. В его меморандумах 1861 и 1862 гг. были такие строки: «Я должен настоятельно констатировать, что с расширением и увеличением числа наших крепостей, не считаясь с тратами денег, военная мощь нашего государства скорее уменьшится, нежели будет увеличена. Армии в поле имеют решающее значение, которое кладут на чаши весов в политических конфликтах. Они, прежде всего, определяют исход войны. От фортификации нельзя ожидать того, что может быть сделано полевыми войсками. Первые могут действовать в одном направлении, вторые в другом. Крепости обретают свое значение лишь вместе с действующей армией, ведь только она может помешать вторжению. Их функция – опорный пункт армии, оперирующей в открытом поле. Мы хотим защитить армией страны, а крепости должны помогать ей, а не скрывать. Только лишь стратегическое значение крепости для обороны страны должно определять, следует ли направлять более крупные средства на их расширение или восстановление. Лишь затем то, что следует сделать для нее в соответствии с требованиями времени, определяется состоянием крепости в конструктивном и фортификационном отношении… Оборона страны осуществляется на крупных реках и на базе крепостей, при этом необходимо иметь в виду, что значимость крепостей на реках еще более возрастает, если они образуют собой взаимосвязанную систему»[345]
. Мольтке до последнего полагал развитие сети германских железных дорог куда более важным фактором нежели закладку многочисленных крепостей. В Германии постоянно придерживались принципов, отстаиваемых фельдмаршалом. Для укрепления западной и восточной границ было сделано только безусловно необходимое, на Востоке без сомнения куда меньше, нежели следовало бы. Только лишь победы Гинденбурга помешали тому, чтобы крепости не вступили в действие[346].Французы пошли другим путем. У них также продолжала развиваться весьма удобная сеть железных дорог, кроме того, с затратой громадных средств на их восточной границе был создан мощный пояс крепостей. При поверхностном рассмотрении может показаться, что они тем самым изменили принципам Наполеона[347]
. Император писал: «Следует ли защищать границу кордоном из крепостей? Но тогда мы тут же окажемся повсеместно слабыми, ведь человеческие возможности все же ограничены. Артиллерия, денежные средства, дельные офицеры и генералы, всего этого не может быть бесконечно много, и если будут вынуждены их распылять, то тогда сильными не будут нигде». Во времена миллионных армий для Франции в той же мере такое распыление сил не имело места. Разрастание армий в Мировую войну превратило целую страну в своего рода единую крепость. Укрепления, создаваемые после 1871 г. первоначально в чисто оборонительном плане, в августе 1914 г. стали опорой наступления французов в Эльзас-Лотарингии. Вместе с примыкавшими к ним полевыми укреплениями они остановили преследование, ведшееся силами победивших германских 6-й и 7-й армий. Цепь отдельно стоявших заградительных фортов никогда не смогла бы добиться желаемой цели, как и такие крупные сами по себе крепости как Бельфор, Эпиналь, Туль и Верден. Только соединение того и другого вместе с временными полевыми укреплениями и создало ту мощную броню, которую мы не смогли пробить в Мировую войну. Тем самым армиям союзников было обеспечено столь необходимое для них прикрытие их правого фланга. Искусственная защита, созданная Францией, конечно не смогла помешать вторжению немцев через саму по себе слабо укрепленную северо-восточную границу с Бельгией, а без прибытия американской помощи итогового поражения французов избежать было бы невозможно. Таким образом, эта брешь в поясе французских крепостей все же подтвердила оценку Наполеона.