Генерал фон Фалькенгайн пишет: «Переход к позиционной войне последовал не по воле Генерального штаба, а под сильным давлением необходимости. Однако уже очень рано увидели, что такой род ведения войны, чередующийся с тяжелыми, хорошо подготовленными ударами по участкам фронта противника, является единственным, при каком в том положении, в котором оказались Центральные державы после событий на Марне и в Галиции, еще можно было надеяться довести до удачного завершения войну. Только за счет его применения Германия могла на долгое время удержать свои границы… Лишь переход к позиционной войне позволял в полной мере использовать внутренние операционные линии и тем самым вернуть себе свободу действий, нанося удары достаточными силами там, где их можно было двинуть в бой ради решительного результата. Лишь при планомерном ведении позиционной войны можно было настолько поднять производительность железных дорог, чтобы они по воздействию своему были равносильны многократному увеличению резервов. Лишь это давало возможность поставить на службу войне в полном объеме время, науку и технику. Тем самым создавались основания для того, чтобы храброе и хорошо обученное меньшинство и в затянувшейся войне могло устоять против в разы превосходившего его большинства. Конечно, самой важной предпосылкой для успешного применения такой формы ведения войны было превосходство наших войск во внутреннем их качестве над противником… Хотя германская армия, в отличие, к примеру, от французской[363]
, не имела основательной подготовки к позиционной войне в мирное время, войска обучились ей куда быстрее и овладели куда лучше, чем какой-либо из противников»[364].После господствовавших до тех пор воззрений можно было поставить вопрос о том, не следует ли именно там, где наши войска из-за долгого удерживания позиций под подавляющим, уничтожавшим наши укрепления огнем сверхтяжелой артиллерии и минометов противника несли большие потери, позволить врагу прорваться, чтобы затем, по эту сторону наших позиций, вновь разгромить его подтянутыми резервами. Такой способ с самого начала и вполне успешно применялся на отдельных участках фронта против ворвавшихся частей противника. «Блистающий меч возмездия» использовался таким образом, как мы планировали делать на более крупных отрезках фронта, и тем самым своими действиями до некоторой степени возвращал маневренную войну, однако на долгое время, при ограниченных силах, имевшихся в нашем распоряжении, и скромных артиллерийских средствах, это было нежелательно. Кроме того, опыт научил, что будет очень тяжело вновь компенсировать возникшие во фронте выступы. Но и там, где такие выдающиеся части охватывались, исходя из природы современного боя и воздействия вооружений в позиционной войне, насколько это позволяли условия ландшафта, они удерживались как нами, так и противниками. И наконец, отдать противнику широкий участок фронта, чтобы затем тут же встретить его в мощном наступательном ударе на оккупированной бельгийской и французской территории, тем самым принципиально изменив положение оперативным путем, было бы недопустимо. Подобное контрнаступление в целом должно было бы опять преодолевать вновь созданную вражескую позицию. Если же ее полностью не продавить, то тогда этот способ со временем привел бы лишь к потере все больших участков удерживаемой нами территории противника. Совершенно не считая моральных факторов, которые в наши времена совсем иначе обсуждаются в широкой общественности, нежели это было прежде, и при усилиях вражеской прессы, даже малейшее поражение было бы использовано, причем в отношении Запада это имело бы куда большую ценность, даже при лишь временной потере сравнительно крупных территорий. Мы должны учитывать, что плодородные, индустриально развитые территории противника были использованы действительно в широком масштабе, тем самым облегчая положение Родины. Для нее не было бы лучшей защиты, чем удержание наших выдвинутых далеко вглубь территории врага позиций.