Мощные удары в ходе наступления германских войск на трех участках привели к образованию трех пробоин во вражеском фронте. На выдающемся далее всех участке этих выступов подошли на 60 км к Кале и Парижу, на 15 км к Амьену. Однако закончить эту успешно начатую деятельность не хватило сил. И без того уже требовалось как-то удерживать существенно растянувшийся из-за этих успехов общий фронт. Исправление такого положения должно было бы принести начавшееся в середине июля по обе стороны от Реймса мощное германское наступление, однако в войне наметился перелом[317]
. Существенно улучшить обстановку можно было бы лишь, если бы оказалось возможным немедленно пополнить понесенные немцами потери[318] за счет большого количества резервов, которых у нас не было, ведь несмотря на все проведенные переброски войск с Восточного театра военных действий[319], весной 1918 г. на Западе так и не было достигнуто равновесие в силах с нашими противниками, даже исключительно в отношении количества дивизий[320], а уж в материальной части союзники по-прежнему обладали значительным превосходством. В связи с этим сложившаяся к середине лета 1918 г. обстановка могла быть изменена только если все еще способные к наступлению крупные силы из Лотарингии, с привлечением войск с занятой французской территории и Бельгии, прорвали бы пояс крепостей на востоке Франции и смогли бы на шалонском направлении присоединиться к наступлению под Реймсом. Однако в Лотарингии и Эльзасе у нас были силы, достаточные лишь для того, чтобы занимать окопы. И компенсировалось это лишь тем, что у противника войск там тоже было немного. Он тоже бросил все в решающие бои на севере Франции и во Фландрии. Он также не имел возможности за счет отвлекающей операции в Эльзас-Лотарингии облегчить положение своих армий, сражающихся на главном направлении. Подобный отвлекающий маневр, который подсказывал дошедший до нас военный опыт, оказывался для обеих сторон невозможным, ведь преодоление даже слабо занятых противником позиций при современном вооружении требует несопоставимо больших сил и соответствующих материалов. Но таковыми, чтобы повсеместно на фронте длиной в 700 км иметь возможность сражаться с одинаковой силой, не располагает ни одна страна мира.Неудавшееся оперативное использование германских попыток прорыва в 1918 г. и та же судьба, которая до того постигла наших врагов на Западе и на Востоке, заставляет задуматься о том, не следует ли такие операции, если только обстоятельства не столь благоприятны, как это было в исключительных случаях – в 1915 г. в Галиции и частично позднее и в Польше, – вообще при современном вооружении исключить из рассмотрения. Однако, приходится, напротив, признать, что при том выдающемся на Запад исходном положении германских наступлений 1918 г. всегда оставалась опасность, что последние, в зависимости от их направления, будут подвергнуты охвату с юга или с запада, тем более, что, как это было в Мировую войну с обеих сторон, далеко не всегда речь может идти о сравнимой протяженности фронта, а также масштабах людских и материальных ресурсов. При более мелких операциях, в том числе на отдельных участках общего фронта (насколько обстановка не затрудняет прорыв в той же степени, как это было для нас в 1918 г.), уже по ходу событий очевидно следует признать, что прорыв, пусть и более медленный, все же по форме и эффекту своему сказывается не особенно отличным образом от войн прошлого. Здесь, в таком качестве, можно было бы привести поучительный пример прорыва австрийского фронта Наполеоном в 1809 г. на Абенсе.
При Наполеоне и в 1870–1871 гг