Полководец

Вообще-то у Овечкина низкий болевой порог, и где иной пыхтел бы от натуги, он уже кричал бы благим матом. Но за последнее время у него появилась некая практика по части боли, а потому ничего страшного. К тому же телесные муки сейчас не могли превзойти душевные.

— Иван Архипович, ты бы погодил меня лобызать-то, — наконец произнес Кузьма.

Карпов в очередной раз отставил от себя своего воскресшего друга, а именно таковым он и почитал Овечкина, и обратил внимание на его помятый вид. Как приметил и бинты под одеждой. Хм. И, кстати, вон на груди сквозь ткань начала сочиться кровь.

— Данил!

На зов боярина в палатку тут же едва не вбежал денщик, пребывавший в не меньшем возбуждении.

— Немедленно вызови сюда лекаря Любимова со всем необходимым для обработки ран.

— Иван Архипович… — начал было Кузьма.

— И всем, включая караул, не приближаться к палатке ближе чем на десять шагов, — перебил его Иван.

— Слушаюсь, — выпалил Данила, которого тут же как ветром сдуло.

За палаткой раздались его отрывистые команды. Какая-то суета. И снова ночь наполнилась обычными для воинского лагеря звуками. Причем не спящего. Поспишь тут, когда только что пальба стояла.

— Ну вот. А теперь говори, что хотел, — тихо проговорил Иван, устраиваясь на складном стуле и указывая на такой же напротив себя.

— Так ить ты и так все понял. Виноват я и перед тобой, и перед теми, кто по моей вине смерть принял. Поначалу из-за глупости моей. Потом от слабоволия.

— Я гляжу, тебе в казематах времени себя грызть было мало. Решил и тут продолжить? Ну давай. Грызи. Слушаю тебя, Кузьма Платонович, — откидываясь на спинку и скрещивая руки на груди, предложил Карпов.

— Да чего тут слушать. Получается, предал я тебя, — тяжко вздохнул Кузьма.

— Н-да. Я вот что тебе скажу, Кузьма. Скажу только раз и повторять не буду. У каждого есть свой предел, и ты о том прекрасно знаешь. То, что ты начал говорить под пытками, не страшно. Вред, конечно, приключился немалый, но понять такое можно. Вот если ты после этого еще и предался, тогда разговор будет иной. А я о том рано или поздно дознаюсь. С этим все?

— Все, — грустно улыбнулся Кузьма.

— Ну тогда поведай, что ты там успел рассказать шведам.

— Кабы шведам, — хмыкнул Овечкин. — Шведский заплечных дел мастер работает ладно, это так. Но мало довести человека до состояния мягкой глины, когда из него можно лепить что угодно. Нужно еще уметь задавать нужные вопросы да переспрашивать с умом с разных сторон, так чтобы правда не единожды подтвердилась. Да и заманить меня в ловушку у шведа мозгов не хватит. В общем, рассказал я все, до чего касательство имел. И даже то, о чем лишь догадывался, — сокрушенно покачав головой, закончил Кузьма.

— Ты это брось, Кузьма Платонович. Одно скажи. Ты со мной?

— И что? Вера мне, значит, не вышла?

— Это не ответ.

— Коли веришь, то с тобой. Но я бы не поверил.

— И я бы не поверил. Но больно мудрено получается даже для иезуитов. Их ушки я рассмотрел сразу. Однако непонятно, отчего тогда ты в шведской тюрьме оказался, да еще и в Дерпте.

— Оттого, что Карл с провинциалом в сговор вошли. Уж больно ты им всем насолил. А здесь — потому что до Пскова рукой подать. А там и до Новгорода не так чтобы и далеко.

— Понятно. Эх, не вовремя вы выбрались. Хотя бы часом позже, глядишь, и лешаки за стену перебрались бы. Тут у нас черт знает что творится.

— Знаю я, что у вас тут. Послушаешь малость, и ты узнаешь.

— А ты откуда ведаешь?

— Так привычка до всего допытываться и всюду совать свой нос мне уж в нутро въелась. Да и занятий в камере особых не было.

— Понятно. Ну расскажи тогда, что удалось разнюхать.

Только Кузьма собрался заговорить, как появился Любимов. Пришлось Ивану отступить, позволив лекарю делать свое дело. Ох и ругался же он на работу шведских коновалов. Да все дивился, как при таком-то лечении Овечкин не отдал богу душу.

Обработал раны, сменил повязки. Потом потребовал, чтобы раненый навестил медсанбат. Там ему в обязательном порядке выдадут необходимые лекарства и назначат надлежащее лечение. И не мешало бы его приписать пока к походному лазарету. Получив заверения Ивана, что непременно так и будет, Любимов удалился восвояси.

— Итак? — проводив взглядом лекаря, обратился Иван.

— Сколько, ты думаешь, солдат в городе? — спросил Кузьма.

— Пятитысячный гарнизон, — заподозрив неладное, нахмурился Иван.

— Десять тысяч. Буквально за день до вашего подхода в город подошло пополнение. И командует ими прибывший тайно генерал Реншильд, ближайший сподвижник и наставник короля.

— Та-ак. Нечто подобное я и заподозрил.

— Погоди, это еще не все, до чего додумался молодой король.

— Ну-ка, ну-ка?

— Двадцатитысячная армия Левенхаупта спешно направляется в Дерпт. Король не желает терять своих проверенных солдат, а потому решил бросить на убой наемников. Лично ему они ничего не стоят. Он отдал наем солдат на откуп офицерам, которые сами собирают свои роты и полки, неся половину расходов из своей мошны.