∀поллон против Олимпа

Эта беседа закадычных друзей натолкнула пифию Афиногенову на мысль, и не на одну. Бродить в потёмках и затем попасть к лютым титанам не хотелось, поэтому Ленкин мозг заработал, как на ядерном двигателе.

Если гекатонхейры уверены, что она не выйдет обратно, значит, есть какая-то фича, какая-то особенность Тартара, которые гарантируют безопасность. Следовательно, раз уж Ленка не Ариадна и не имеет в распоряжении клубка путеводной нити, придётся пользоваться имеющимися ресурсами. То есть, всё теми же струнами.

«Буду играть на них нужную мне мелодию. Делала это для греков в Дельфах, сделаю и для себя», — решила студентка.

— Ладно, красавцы, — сказала она. — Вам некогда, да и мне пора. До скорого.

— Ты не обижайся, служба ведь... — громыхнул фирменным шёпотом вслед пифии Афиногеновой то ли Гиес, то ли Котт.

Но ей было не до прощаний — она сосредоточенно наигрывала на струнах мира мелодию «Сиртаки». Ленка и сама не знала, почему именно эта музыка ей вспомнилась, ведь сочинённая в двадцатом веке «Сиртаки» не имела никакого отношения к Древней Греции.

Тра-та-та-та-та-та... тра-да-да-да-да-та-та-та-та-та... тра-да-да-да-да-та-та-та-та-та...

«Очень удобная мелодия, — отметила Ленка, — медленно начинается, как раз наблатыкаюсь!»

Гекатонхейры остались позади, тьма Тартара давно перестала быть тьмой из-за светящихся и поющих струн, девушка хлопнула в ладоши и заиграла бодрей:

Тра-та-та-та-та-та... тра-да-да-да-да-та-та-та-та-та...

Олимпийцы молча глядели на останки чаши, и если бы на Олимпе водились мухи, их было бы слышно, как никогда. Наконец, Зевс промолвил:

— Вы бросили мне вызов, и я, так уж и быть, его приму, но позже. В борьбе против внешней угрозы нам надо объединиться, вы это понимаете не хуже меня. Но как я могу сражаться спиной к вам, братья?

Аид и Посейдон хмуро переглянулись и пожали плечами. Тогда вперёд выступила Афина Паллада.

— Давайте же все поклянёмся самой священной клятвой богов, что не возобновим боя, пока не уничтожим чужаков! — призвала она.

Хотя такой вариант никому из враждующих олимпийцев не понравился, других рецептов не отыскалось, и положенные слова прозвучали трижды. Нерушимая клятва связала трёх братьев ещё крепче, чем до бунта, ибо слово олимпийца — это вам не левый вексель с Кавказа.

— Ну, руководи, братец, — с издёвкой сказал Посейдон.

Громовержец не удостоил его ответом, подчёркнуто важно повернулся к нему спиной и спросил остальных богов:

— Где там Гермес? Очухался?

Из толпы печальных олимпийцев вышел вестник. Вид его был жалок: сам обгоревший, как раб-истопник, крылышки на сандалиях опалены, а кадуцея нет, поломался — не склеить.

— Лети к мойрам, узнай, что изменилось с гибелью чаши, каковы виды на будущее. Обязательно справься у Гефеста, когда заработает станок.

Гермес отбыл, но как-то вяленько.

— Вот видите, к чему ваши детские обиды приводят, — сокрушённо заявил Зевс. — Гонца загубили, залу раздолбали, чашу вот эту...

— Это я виновата, — пролепетала кроткая Геба.

— Ну, полно те, доченька! Кстати, будь здорова, не чихай. Лучше налей всем нектара. Хочу выпить со своими добрыми и верными братьями за то, чтобы Гермес принёс добрые вести.

За несколько минут суеты недавнее поле битвы могучих олимпийцев преобразилось: снова возникли столы и скамьи, а обломки и угли, оставшиеся от старой мебели, исчезли вместе с копотью. Прибрать осколки чаши и подставку мелкие полубожки не решились, поэтому кучка так и осталась лежать тревожным напоминанием. Правда, в сторону кучки никто и не смотрел.

А зря. Это было интересное зрелище: осколки аккуратненько сдвинулись в сторону, причём те мелкие черепки, которые «не успели», чуть позже придвинула к остальным невидимая рука, а через мгновение кучка глиняного боя исчезла, будто и не было.

Кирилл, собравший погибшую чашу на полу своего хитона, перенёсся в одно из тихих мест на берегу Понта Аксинского, или Негостеприимного моря, известного нашим современникам под именем Чёрного.

Тайное место Кирилла не изменялось веками. Оно выглядело так, как его запомнил комсомолец, крутивший шашни с бойкой и целеустремлённой Зилей. Здесь, на небольшой площадке с видом на море и небольшой пещеркой в скале, шашни крутились особенно отчаянно. Здесь же с нескольких капель дурной юной крови и началась долгая мучительная постановка Кирилла. Кем он был? Просто сценарием? Суфлёром? Проектором, который показывал гигантское кино про зарождение и расцвет богов? В любом случае, он не представлял себе более эпическое полотно. Никто не мог похвастаться тем, что запустил и прожил целую вселенную с богами и людьми...

И вот вещь, которую Кирилл считал своим обратным билетом, лежала мелкой глиняной трухой и имела вид, совершенно непригодный для ритуалов и перемещений меж мирами.