∀поллон против Олимпа

Через полчаса Аполлон встал и принялся медленно разминаться. И вскоре удача улыбнулась ему сразу двумя улыбками. Во-первых, Кирилл оказался нетерпеливым и появился в центре комнаты. Во-вторых, спиной к Ромашкину. Хотя нож и тесьма остались на полу, Аполлон сразу же кинулся к родственнику. Тот только начал оборачиваться, а руки студента уже сомкнулись на дядиной шее. В этот раз прыжок пантеры оказался идеальным — Ромашкин смёл Кирилла с ног, приложил об пол, сбив дыхание, провёл классический захват «замок» на удушение и для полного контроля прихватил ногами одну из ног соперника. Образец подлой атаки сзади.

Следовало поддушить жертву, что Аполлон и проделал. Он испытывал небывалый приступ кровожадного энтузиазма, подстёгиваемого первоклассным гневом — холодным, острым, озорным. Чистейший злой азарт, когда цена не важна, главное результат, а там трава не расти. Кирилл дал шанс, грех не воспользоваться.

Оглушённый бойфренд Харибдовны не сразу смог оказать сопротивление, а потом уже было поздно. Он, разумеется, попробовал улизнуть, телепортировавшись несколько раз в разные места, но декорации не имели значения — Ромашкин его поймал. Кирилл извивался, пытался ударить соперника затылком в лицо. Не преуспел, потому что позиция Аполлона была идеальной, а время потеряно.

Кирилл стал обмякать. Ромашкин чуть-чуть ослабил захват, и дядя принялся жадно дышать. А потом Аполлон придушил его снова. И в третий раз.

— Ну, хватит? — с притворной ласковостью спросил студент.

— Хва... тит... — судорожно выдохнул Кирилл.

— Только рыпнись у меня, самка собаки, понял?

— Д-да...

— Где Ленка?

Дядя никак не мог отдышаться, а Ромашкин ему и не давал, то и дело поддушивая и отпуская.

— Она... Она в Тартаре.

Звучало нехорошо, поэтому Аполлон снова усилил давление на шею Кирилла.

— Какой Тартар? Зачем ты её туда уволок? Она нормально себя чувствует?

Дядя что-то просипел, и Ромашкин догадался чуть-чуть ослабить хватку.

— Бездна под Аидом, — выдохнул «бог из машины». — Теперь... теперь послушай и подумай, что будет, если я перенесу нас, например, в огонь?

— Я тебе перенесу! — рявкнул Аполлон.

Он понял, Кириллу ничего не будет, он же в этом мирке вне игры, а вот сам Ромашкин, судя по ощущениям, снова в ней. И дядя подтвердил:

— Чаша разбита, ты уязвим.

— Я успею свернуть тебе шею, — пообещал студент.

— Может быть. Но я живучий, как и ты. А тебя, помнится, пару раз убивали ещё круче, чем ты обещаешь мне, — пропыхтел Кирилл.

— Тогда почему ты ещё не сделал того, чем пугаешь? — насмешливо спросил Ромашкин.

— Вот уж действительно, почему? — не менее насмешливо просипел дядя.

Через мгновение они очутились по колено в раскалённой лаве, у подножья какого-то неведомого вулкана.

А спустя ещё один миг Аполлон Ромашкин заорал от боли, выпуская из объятий Кирилла.

Одиссей шёл по степной местности вглубь славного Пелопоннеса. Верные сандалии попирали растрескавшуюся от зноя землю. На плече царя Итаки покоилось весло.

Хмельной царь что-то бормотал себе под нос, изредка выкрикивая проклятья в адрес жены, богов и всей Итаки. Одежда Одиссея была залита кровью — кровью врагов, не самого героя. Хитон порвался, но форму держал. В принципе, наряд царя и не мог выглядеть иначе после той мясорубки, которую он устроил так называемым женихам Пенелопы. Измельчал мужичок в Элладе — Одиссей их убивал, а они нормальной раны не смогли ему нанести. Презренные вакханки, а не воины.

Потом царь Итаки, вроде бы, с кем-то пил, причём неуёмно и зло, так, чтобы нажраться до беспамятства. В общем-то, получилось.

И идёт-то довольно давно. Не то слово. Не довольно. Очень. Слишком. Целую, кажется, вечность.

С кем же он пьянствовал? Неважно. Главное, родилось отличное спасение ото всех бед. Забыть себя, забыть, кто ты. Уйти так далеко от моря, чтобы люди не знали путешественника и героя Одиссея. И более того! Чтобы и моря-то не видели!

И как же сказал этот старик?.. О, истинно, это был старик! И он сказал: «Когда тебя спросят, что это на твоём плече, тогда ты и остановись и живи!»

Гениально, если подумать-то.

Ещё бы голова не кружилась. И во рту не сохло бы...

Одиссею было по-настоящему худо, и он осознавал, в каком дурацком положении оказался: ни воды, ни тени, сил всё меньше. Так ведь можно упасть и никогда не встать... Ноги стали заплетаться, но упрямый герой не бросил весла и не остановился.

— Думаю, это твоё последнее путешествие, — прошептал Одиссей, еле ворочая спёкшимися губами.

Но тут у него в голове заиграла незнакомая, но развесёлая, хоть и навязчивая мелодия: «Тра-та-та-та-та-та... тра-да-да-да-да-та-та-та-та-та...»

Сначала эта музыка звучала медленно, как бы издеваясь над его медленными неверными шагами, но затем мотивчик стал разгоняться, и Одиссей поймал себя на том, что ускоряется вместе с мелодией.

Тра-та-та-та-та-та... тра-да-да-да-да-та-та-та-та-та... тра-да-да-да-да-та-та-та-та-та...

Отрекшийся от Итаки царь незаметно для себя перешёл на быстрый ход, а потом побежал!