Хотя тесные связи между военными удачами Врангеля и маршала Пилсудского были очевидны даже для многих современников, между этими фактическими союзниками существовало лишь неустойчивое сообщение. Отчасти так было из-за сложностей его организации, а отчасти из-за огромных идеологических расхождений этих двух командиров. Поскольку сообщение между Симферополем и Варшавой осуществлялось через Париж, во время, когда военная ситуация часто менялась с невероятной быстротой, о значимой координации стратегий не могло быть и речи. В конце июня Врангель назначил генерала Махрова своим представителем в Варшаве. Махров, однако, приступил к новым обязанностям только в сентябре, после решающих боев на подступах к польской столице.
Врангель, действуя на основе провозглашенного им принципа о сотрудничестве даже с дьяволом во имя победы над большевиками, хотел бы упрочить отношения с маршалом Пилсудским. Польский лидер, однако, оставался верным своему социалистическому происхождению, как минимум до той степени, чтобы не доверять русскому генералу. Он не любил то, за что выступал Врангель, и был невысокого мнения о военной ценности Белой армии. Он хотел поддерживать представителей довольно мифической «третьей России» — категории, куда включал украинского социалиста и националиста Петлюру и старого социал-революционера Бориса Савинкова. К тому времени как Пилсудский оказался готов оказать некоторую помощь белым, было уже слишком поздно и на практике ничего не изменило.
Белые русские беспомощно наблюдали за изменением ситуации в польско-советской войне. Польское вторжение на Украину скоро превратилось в катастрофу. Ценность Петлюры как союзника оказалась незначительной, поскольку националистический лидер больше не привлекал существенного числа последователей. В России, однако, война с Польшей породила националистический энтузиазм, и большевикам удалось получить поддержку даже среди тех, кто в прошлом испытывал к ним враждебность. В середине мая Красная армия предприняла контратаку, и после серии побед в июне, июле и августе красные угрожали польской столице.
Поражения Польши временно улучшили положение Врангеля: большевики сконцентрировали усилия на победе над иностранным врагом, а французы, которые были твердо намерены не допустить формирования коммунистического правительства в Варшаве, смотрели на Врангеля более благосклонно. Чтобы усилить его мощь, 10 августа французское правительство признало его фактическим правителем Юга России. В свою очередь, Врангель принял на себя обязательство выплатить государственный долг России, пообещал земельную реформу и с течением времени созвания всенародного Собрания. Кроме того, французы вынудили румынское правительство передать Врангелю как минимум часть военного имущества России, остававшегося в стране после окончания Первой мировой войны. Требуемое снабжение значительно улучшило положение белых, но зарубежное признание было даже более важным. Понятно, что население Крыма не было уверено в постоянстве режима, и многие отказывались от сотрудничества. Установление дипломатических связей с Францией дало толчок усилению боевого духа: многие русские считали его гарантией того, что Франция не позволит уничтожить белый режим. Так что середина августа была кульминационной точкой успехов Врангеля. Врангель, в отличие от многих соотечественников-современников, понимал, что в глазах французов остается полезным союзником, лишь пока его армия успешно сражается. По этой причине его исключительно заботило, как подействует на отношение за рубежом его провал на Кубани. Он пытался защитить себя, делая вид, что операция была успешной, и что он отступил не в результате поражений, а по стратегическим соображениям. Естественно, он и его пропагандисты подчеркивали тот факт, что армия, вернувшаяся в Крым, была более многочисленной, чем та, что отправилась в путь несколькими неделями раньше.
Поражение белых на Кубани совпало с польскими победами. В середине августа поляки остановили наступление большевиков на Варшаву, и за короткое время преследователь превратился в преследуемого. Большевики потерпели поражение не только из-за стратегических ошибок, совершенных красными командирами, но и потому, что, против ожиданий Ленина, польские рабочие и крестьяне больше прислушивались к националистическим лозунгам своих лидеров, чем к коммунистической пропаганде.