Полночный прилив

Бугг прикрыл глаза. Яггутская Ведьма, услышь меня. Помнишь мою услугу у каменоломни? Настало время… взаимности.

В голове слуги зазвучал голос Ведьмы – поначалу далекий, он быстро приблизился. «Я слышу тебя, торопыга. Мне ясно, чего ты хочешь. Ах, ну ты и хитрец!»

О нет, на этот раз я не могу приписать все заслуги только себе.

Демон расширился, заполняя каверну. Сердце было повсюду. Впитывая силу, его плоть оживала. Оковы начали таять.

Осталось дотянуться и ухватить покрепче.

Вот оно – могущество тысяч богов.

Демон протянул множество загребущих цепких рук.

В пустоту…

Откуда ни возьмись раздался голос смертного.

Седа произнес всего одно слово – тихо, но четко: «Попался!»

Обман! Мираж! Ловушка!.. Демон бешено метался в вихре бурого ила в поисках выхода. Но выход из туннеля был наглухо закрыт. Гладкая ледяная поверхность обожгла холодом. Демон отшатнулся.

Тогда – через озеро. Наверх! Быстрее, быстрее…

Урсто Хубатт с бывшей любовницей Пиносель успели изрядно набраться еще до падения Летераса. Парочка распевала песни, празднуя конец долговой кабалы, выделывая кренделя на скользкой от плесени дорожке, ведущей в обход Отстойного озера. С обочины за ними настороженно наблюдали крысы и кивающие головами голуби.

Когда вино закончилось, между собутыльниками вспыхнула перебранка.

Началось с малого. Пиносель издала громкий вздох.

– Теперь ты можешь на мне жениться.

До ее приятеля не сразу дошел смысл сказанного, а когда дошел, его припухшие глазки широко раскрылись в недоумении.

– Жениться? На тебе? А сейчас чем тебе плохо, вишенка моя?

– Чем плохо? Я хочу, чтобы меня уважали, толстый блохастый олух! Разве я не заслужила? Женись на мне, Урсто Хубатт! Все равно нас захватили. Женись!

– Ладно, ладно…

– Когда? – потребовала женщина, чувствуя, что рыба вот-вот сорвется с крючка.

– Когда? Ну-у… – Урсто лихорадочно думал, что ответить.

В этот момент вонючая зеленая поверхность Отстойного озера набухла, став похожей на плоскую кучу удобрений из морских водорослей, и побледнела до молочной белизны. Вся вода в озере в одно мгновение замерзла, и от поверхности повалил пар.

Ледяной ветер ударил в лицо Урсто Хубатта и Пиносель.

Из глубины озера донесся глухой удар.

Урсто Хубатт вытаращил глаза и разинул рот.

Наконец он покорно опустил плечи.

– Сегодня же, милая. Я женюсь на тебе сегодня.

Глава двадцать пятая

Когда боги праха были молоды,
Они купались в крови.

Сон Белоследа в День Седьмого Завершения. Ведьма-лихоманка

Шурк Элаль спустилась по туннелю к дверям склепа. Переживая за Тегола Беддикта, она не могла избавиться от мыслей о Геруне Эберикте. Большего подлеца, чем финадд, еще поискать, а Тегол… такой беспомощный. Нет, он, конечно, крепкий и бегает, наверное, быстро, если нужда заставляет. Но убегать Тегол явно не собирался. Брис приставил к нему своих безъязыких телохранителей – уже хорошо, но Геруна они вряд ли остановят.

Мало ей забот, а тут еще Кубышка у мертвой башни Азатов отчего-то замолчала. Может, вернувшись к жизни, потеряла связь с мертвыми? Или случилось что-то пострашнее?

Женщина толкнула дверь.

В фонаре зажглось пламя. Ублала, сидя на саркофаге и поставив фонарь на колени, поправлял фитиль.

Шурк заметила выражение его лица и нахмурилась.

– Что стряслось, любовь моя?

– Времени совсем не осталось. – Поднимаясь, Ублала стукнулся макушкой о потолок и втянул голову в плечи. – Плохи дела. Я ухожу.

– Куда?

– Серегалы идут. Плохо.

– Серегалы? Древние боги тартеналов? Ублала, что ты несешь?

– Мне пора. – Он направился к двери.

– Ублала, а как же Харлест? Куда ты?

– В старую башню. – Его последние слова едва донеслись из туннеля. – Прощай, любовь моя, Шурк Элаль…

Воровка уставилась на пустой дверной проем. Прощай?..

Шурк Элаль подошла к саркофагу и сдвинула крышку в сторону.

Хр-р-р! Ш-ш-ш! Ш-ш-ш!

– Прекрати, Харлест! – Женщина оттолкнула от себя скрюченные руки. – Вылезай! Нам надо идти. – Потом смерила его взглядом и, поколебавшись, добавила: – На кладбище.

– Вот те на, – вздохнул Харлест.

Сидя в луже густеющей крови посреди улицы, император тисте эдур сжал лицо рукой, словно пытался выдавить глаза. Время от времени он пронзительно вскрикивал, выпуская из груди жестокое страдание.

В тридцати шагах от него летерийские солдаты на мосту притихли и не высовывались из-за щитов. Вдоль противоположного берега канала выстроился ряд зевак, их становилось все больше.

Трулл Сэнгар почувствовал руку на плече и, обернувшись, увидел искаженное горем лицо Урут.

– Сын, надо что-то делать… Он теряет рассудок.

Удинаас, проклятый раб, ставший незаменимым для Рулада, куда-то пропал. И вот итог: император в ярости бьется с пеной на губах, никого не признает, кричит, как испуганный зверь.

– Раба нужно изловить во что бы то ни стало, – сказал Трулл.