И он, и хозяин были ранены. Нет, поправил тот, что пока еще ощущал себя Удинаасом, ранен только я. Как я еще не умер – не знаю. Изодран – живого места нет. Но эта сволочь, вивал, все не сдается. Я ему пока нужен… самую малость.
Из розового тумана возникла башня Азатов и ее двор. Удинаасу передалась охватившая вивала волна азарта.
Хозяину нужна моя помощь. Не все еще потеряно.
Удинаас вихрем промчался мимо сидящего на улице чудака, успев заметить, как тот вздрогнул от неожиданности. Через мгновение вивал ввинтился в проем ворот.
Они во дворе.
В этот же момент на место схватки мечника с тоблакаями подоспел тартенал-полукровка.
Удинаас пролетел мимо них.
Дальше, к могильнику повелителя. К развороченной, испускающей чад земле.
Он нырнул вниз с пронзительным криком рептилии, в горячую темноту, царапая, скребя землю, вырываясь из смертной плоти, чтобы вновь завладеть телом, которым пользовался так долго и которое спрятал здесь. И наконец выбрался наружу, обернувшись самим собой – могучим созданием с чешуйчатой шкурой.
Кубышка завизжала при виде крылатой бестии размером с быка, во весь опор бегущей к ней на четырех лапах. Раздался глухой всплеск, вода поднялась широкой стеной, затем опала, бурля и волнуясь. Вспучилась пена, мелькнул и скрылся в кипящем потоке извилистый фиолетово-красный хвост.
Девочка обернулась на глухой удар о мокрую грязь, все еще сжимая в руках оба меча.
На берегу ничком лежало истерзанное мужское тело. Обломки костей торчали из тех мест, где были руки и ноги, кровь медленными толчками текла из разорванных вен. Над беднягой сидел призрак с фигурой, напоминающей лежащего. Лицо-тень уставилось на девочку и хрипло прошептало:
Кубышка оглянулась через плечо – поверхность водоема вновь разгладилась.
– Что я должна делать? Все идет неправильно…
Девочка подползла поближе.
– Я‑то что могу сделать?
– Ты – привидение. Почему ты хочешь, чтобы я оживила его, а не тебя?
Красные глаза призрака сузились, изучая ребенка.
Кубышка заметила, что все еще держит в руках мечи. Она положила один на землю и поднесла освободившуюся руку к блестящему голубому лезвию другого меча. Проведя ладонью по клинку, девочка приблизила ее к глазам. Длинная алая черта – четкий, глубокий порез.
– Ой, какой острый!
Кубышка шагнула к лежащему человеку.
Левая рука Стальных Прутьев была сломана, каждое движение в кольце ревущих серегалов глушило мозг белыми вспышками. Наполовину ослепший гвардеец взмахивал зазубренным, тупым мечом, инстинктивно отражая удар за ударом. Срочно требовалась пауза – перевести дух, унять боль…
Но ему не давали опомниться. Он пропустил очередной удар. Меч из неведомой породы дерева, словно осколок стекла, располосовал левое бедро. От жгучей боли нога потеряла опору. Сквозь льющийся со лба пот гвардеец увидел нависшего над ним одноглазого серегала. Тоблакай победно ухмылялся.
Вдруг по виску бога ударила дубина – с такой силой, что голова великана стукнулась о плечо. Улыбка врага застыла. Второй удар пришелся по затылку. Дубина разлетелась в щепки. Тоблакай согнулся и получил пинок коленом в пах, затем по спине ударили сцепленные руки, заставив его согнуться еще больше, наконец колено въехало ему в лицо.
Поклявшийся успел откатиться в сторону, прежде чем на него рухнула туша, сделал несколько кувырков и, вскочив, развернулся на месте. Помня свою клятву, он превозмог боль в бедре, выпрямился и вновь повернулся к врагам.
Похоже, с ними вступил в драку один из их сородичей – смертный тартенал обхватил огромными ручищами одного из богов сзади, не давая ему пошевелиться, и крепко сжал. Трое остальных отшатнулись. Вся сцена как будто застыла перед глазами Поклявшегося.
Два удара сердца, еще один.
К Стальным Прутьям вернулась ясность зрения, а к измученным мышцам – немного энергии. Боль отступила.
Смертный тартенал был на пороге гибели. Тройка богов очнулась от ступора и двинулась вперед.
Стальные Прутья бросился им наперерез.
Шансов выжить стало чуть больше.
Два скорченных тела на мостовой. Их обступили, все еще пиная и ломая кости, тисте эдур. Один из них прыгнул на голову лежащего, разметав по улице мозги жертвы.
Лицо Бугга сначала исказила безмерная печаль, потом ярость.
Он взревел.
Эдур повернули головы.
Сила, которая, не давая о себе знать, так долго пряталась в слуге, вырвалась на волю.