Иначе оценивал рассказы сборника поэт и критик Г.П. Струве, обративший внимание на опасность поспешных выводов о набоковской подражательности: «Сирина упрекали в подражании Прусту, немецким экспрессионистам, Бунину. Характерно указание на столь несхожие между собою образцы! <…> Но вообще при желании можно этот перечень расширить и прибавить к нему Гофмана, Гоголя, Пушкина, Толстого, Чехова, даже – horrible dictu! для автора – Андрея Белого (я бы только никак не стал включать сюда Леонида Андреева, с которым сближает Сирина в одной недавней рецензии М. Цетлин). Но говорить по этому поводу о подражании и заимствовании просто праздно. Сирин никому не подражает. Он у многих писателей учился (что не плохо), у многих сумел взять многое хорошее, но это взятое у других претворил и переработал в своей очень резко выраженной и очень своеобразной писательской индивидуальности. Рассказы, в которых есть гофмановские элементы (“Сказка”, “Картофельный эльф”), содержат в себе черты, которых мы у Гофмана не найдем. Толстовская любовь к подробным описаниям сочетается порой с пушкинской прозрачностью стиля. Чеховский сюжет, чеховский подход и чеховский юмор в рассказе “Подлец” совершенно не мешает тому, что рассказ этот такой, какого никогда бы не написал Чехов» (
Любопытно также тонкое замечание современного отечественного исследователя, обратившего внимание на то, что в прозаической своей части сборник композиционно «закольцован темой воспоминания. В первом рассказе, одноименном сборнику, и в последнем, названном “Ужас”, при несходстве фабул, повторяется сходная сюжетная ситуация: герой восстанавливает в памяти образ умершей возлюбленной, стремясь к сотворению совершенного воспоминания. “…Образ ее станет совершенным…” – надеется герой рассказа [“Возвращение Чорба”]. “Ее образ становится в моей душе все совершеннее…” – откликается ему герой заключительного рассказа» (
С. 110.
С. 123.
С. 125.
ПАСХАЛЬНЫЙ ДОЖДЬ (весна 1924; Эхо. Иллюстрированное приложение к газете «Эхо». 1925. № 15. 12 апр. С. 9–12). Печатается по тексту первой публикации.
В «Пасхальном дожде» и позднее во французском мемуарном рассказе «Mademoiselle O» (1936), который на английском языке и в новой редакции вошел в автобиографию Набокова «Conclusive Evidence» (в авторском русском переводе – «Другие берега», гл. 5), отражены впечатления Набокова от посещения в декабре 1921 г. в Лозанне своей бывшей петербургской гувернантки Сесилии Миотон. С. Польская отметила ряд параллельных автобиографических мест в этих двух произведениях, обратив, помимо прочего, внимание на то, что в рассказе воспитанницу Жозефины зовут Элен. «Еленой звали одну из младших сестер Набокова; Сесиль Миотон стала ее гувернанткой, когда Владимир и Сергей подросли» (
КАТАСТРОФА (июнь 1924; Сегодня. 1924. 13 июля). Рассказ вошел в сб. «Возвращение Чорба».
14 июня 1924 г. Набоков сообщил матери: «Дела мои идут гладко, плачу <за комнату> вовремя, написал новый рассказ “Катастрофа”. <…> Вторая часть “<Картофельного> Эльфа” вышла; третья (последняя) выйдет в четверг. В “Сегодня” напечатан будет рассказ “Случайность”. <…> (а “Пасхальный дождь” продан в “Эхо” на будущую Пасху за 25 марок)» (
С. 136.