Переведенный Г.П. Струве на английский язык, рассказ был опубликован в лондонском «Lovat Dickson’s Magazine» в 1934 г. В переиздании в антологии «A Century of Russian Prose and Verse from Pushkin to Nabokov» ему предпослано короткое введение, в котором отмечено следующее: «Выбранный нами рассказ позволяет читателю заглянуть в “писательскую лабораторию” Набокова и дает представление о некоторых характерных приемах и тонкостях его позднего творчества. Двумя отличительными чертами писательского искусства Набокова являются интенсивная острота его восприятия (в сочетании с повествовательным даром, сверхъестественной властью над словом) и его азарт и мастерство в комбинаторных литературных играх. Эти черты тесно связаны с двумя его внелитературными страстями: к чешуекрылым и к шахматам, особенно к составлению шахматных задач» (A Century of Russian Prose and Verse from Pushkin to Nabokov / Ed. by Gleb Struve, Olga Raevsky Hughes, Robert P. Hughes. N.Y. et al.: Harcourt, Brace & World, 1967. P. 164. Пер. мой).
Для сб. «Подробности заката» Набоков заново перевел рассказ, о чем в письме от 21 апреля 1975 г. известил Струве (
ЗВОНОК (весна 1927; Руль. 1927. 22 мая). Рассказ вошел в сб. «Возвращение Чорба».
С. 258.
ПОДЛЕЦ (лето-осень 1927). Впервые: сб. «Возвращение Чорба».
В автокомментарии к рассказу Набоков указал на «Дуэль» Чехова как на один из источников «запоздало» выбранной им темы. Г. Шапиро отметил, однако, в «Подлеце» ряд реминисценций, заимствование деталей и психологических наблюдений из «Труса» (1884) Ги де Мопассана, придя к выводу, что Набоков подверг рассказ французского писателя «травестийной перелицовке». По мнению исследователя, Набоков обратился к «Трусу» (а возможно, и к самому замыслу «Подлеца»), перечитав работу своего отца, противника дуэлей, «Дуэль и уголовный закон» (СПб., 1910), в которой подробно рассматривался этот рассказ: «Известен превосходный рассказ Мопассана, – пишет В.Д. Набоков, – когда человек, оскорбивший другого, вызвал его на дуэль и затем проводит бессонную ночь, страдает ужасно, потому что предчувствует, что его нервы не выдержат, что он не в состоянии выступить перед пистолетом противника, и хотя все его существо восстает против этого “малодушия”, он не может справиться со своей физиологией, своими нервами, он предвидит позор, который его ждет, если он упадет в обморок, и, наконец, он не выдерживает – и застреливается». Шапиро предположил, что Набоков выбрал название для рассказа по примеру Мопассана и, возможно, под влиянием работы своего отца. «Полемизируя в ней с точкой зрения известного юриста А.В. Лохвицкого <…> В.Д. Набоков пишет: “Он [Лохвицкий] требует, в сущности, только: пожалуй, делай подлости, но стреляйся с тем, кто назовет тебя
Схожий случай произошел с самим автором «Подлеца»: в декабре 1923 г. литератор Александр Дроздов (1895–1963), в недавнем прошлом товарищ Набокова по содружеству «Веретено», напечатал в просоветской газете «Накануне» «гнусную статейку» (как назвал ее Набоков в письме к матери от 4 апреля 1928 г.) о «баловне литературной эмиграции» Набокове. «Я ему тогда послал вызов на дуэль, но ответа не получил», – вспоминал Набоков в том же письме (
Теме трусости и уклонения от дуэли посвящена также набоковская «Трагедия господина Морна» (1924), а история с несостоявшейся дуэлью его отца легла в основу рассказа «Лебеда» (1932).
С. 279.