Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 1

В Европе холодно. В Италии темно.
Власть отвратительна, как руки брадобрея.
О, если б распахнуть, да как нельзя скорее,
На Адриатику широкое окно.

Над розой мускусной жужжание пчелы,

В степи полуденной — кузнечик мускулистый,
Крылатой лошади подковы тяжелы,
Часы песочные желты и золотисты.

На языке цикад пленительная смесь

Из грусти пушкинской и средиземной спеси,
Как плющ назойливый, цепляющийся весь,
Он мужественно врет, с Орландом куролеся.

Часы песочные желты и золотисты,

В степи полуденной кузнечик мускулистый,
И прямо на луну влетает враль плечистый.

Любезный Ариост, посольская лиса,

Цветущий папоротник, парусник, столетник,
Ты слушал на луне овсянок голоса,
А на дворе у рыб ученый был советник.

О город ящериц, в котором нет души,

От ведьмы и судьи таких сынов рожала
Феррара черствая и на цепи держала —
И солнце рыжего ума взошло в глуши.

Мы удивляемся лавчонке мясника,

Под сеткой синих мух уснувшему дитяти,
Ягненку на горе, монаху на осляти,

Солдатам герцога, юродивым слегка

От винопития, чумы и чеснока,
И свежей, как заря, удивлены утрате...

«Речка, распухшая от слез соленых...»

Черновик (АМ)[109]

5–14

В`оздух медвяный[110]

, полог стрел каленыхУже не тот. Мучительнее дыбы
Подъем и спуск. Уже не те изгибы
Тропинка вьет на тех же самых склонах.

Цепи холмов волнуются на месте,

И лишь во мне как бы внутри гранита
Зернится скорбь. Что было — то мелькнуло.

Здесь я ищу следов красы и чести,

Той самой, что отсюда, нарочито,
Без оболочки — в небе потонула.

9–11, вариант

Весь кругозор волнуется на месте
Я ж как бойница с прорезями окон
Зажмурился и жизнь во мне уснула.

«Как соловей, сиротствующий, славит...»

Черновик (АМ)

1–14, первонач.

Как соловей свое несчастье славит
В отцовской и супружеской кручине
И чистый воздух состраданьем плавит
До высоты выплескиваясь синей

И всю-то ночь насквозь меня буравит

И провожает он к моей судьбине.
Кто ж без меня поймет и в звук поставит
Что смерть нашла прибежище в богине.

О легковерье суетного страха:

Он исключил два солнца из эфира
Боясь увидеть их щепотью праха

Так вот она карающая пряха

Я убедился что вся прелесть мира
Ресничного недолговечней взмаха.

5–11, окончат.

И всю-то ночь насквозь меня буравит
И провожает он, один отныне.
Я — только я — я тот, кто в звук поставит
Что смерть нашла прибежище в богине.

О как легко не знать и жить без страха:

Эфир очей, глядевших в глубь эфира,
Сметь уложить в слепую люльку праха.

«Когда уснет земля и жар отпышет...»

Черновик (АМ)

1–9, первонач.