Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 2

И как, поднявшись над прибрежьем, птицы,
Обрадованы корму, создают
И круглые и всякие станицы,
Так стаи душ, что в тех огнях живут,
Летая, пели и в своем движеньи
То D, то I, то L сплетали тут.

Затем Данте, воззвав к Музе поэзии (Пегасея), складывает эти разрозненные буквы в значимые слова и читает первый стих Книги Премудрости Соломона: Diligite iustitiam... («Любите справедливость, судьи земли»). Причастие «разбрызганный» кажется значимо, ср. контексты у М.: в метафоре «волны — солдаты, идущие на приступ»: «А с пенных лестниц падают солдаты / Султанов мнительных — разбрызганы, разъяты» («Бежит волна — волной волне хребет ломая...», 1935), «Где лягушки фонтанов, расквакавшись / И разбрызгавшись, больше не спят... Город, любящий сильным поддакивать, / Земноводной водою кропят» («Рим», 1937).

...важной и трагической речи Одиссея. М. всюду называет героя его греческим именем, Данте, разумеется, употреблял только латинское соответствие: Улисс.

Двадцать шестая песнь «Inferno» — наиболее парусная из всех композиций Данта... Главный эпизод этой песни — рассказ Одиссея о своем последнем плавании; метафора паруса восходит к сравнению весел с крыльями: de’ remi facemmo ali al folle volo — ‘из весел мы сделали крылья для этого безумного полета’ (ст. 125). О структуре пространства в этом эпизоде см. анализ, не вполне согласующийся с динамической моделью М., в статье Ю. М. Лотмана: 108, с. 448–457.

...певец внутренне импровизирует на любимом, заветном греческом языке, пользуясь для этого — лишь как фонетикой и тканью — родным итальянским наречием. Грамматический субъект этого высказывания совмещает обоих участников ситуации (или — точнее — эта роль переходит от одного к другому): «певец» относится к Одиссею, т. к. рассказ ведется от его лица, и именно с ним связан греческий язык, «родное» итальянское наречие, наоборот, подразумевает истинного автора текста — Данте. Такое переключение субъектов характерно и для Данте, ср. зачин «Комедии»: Nel mezzo del cammin di nostra vita / mi ritrovai... ‘В середине нашей жизни я очутился’. Сама тема одного языка, скрыто присутствующего в другом, отражает и важную для М. проблему «наследования» и взаимопроникновения языков: «русский язык — язык эллинистический» («О природе слова»); «Слаще пенья итальянской речи / Для меня родной язык, / Ибо в нем таинственно лепечет / Чужеземных арф родник» («Чуть мерцает призрачная сцена...», 1920), а на более «техническом» уровне указывает на прием межъязыковых каламбуров (см.: 21). Ср. неожиданную вариацию этой темы на примере вьетнамского и французского языков: «Говорит по-французски, на языке угнетателей, но французские слова звучат тускло и матово, как приглушенный колокол родной речи» («Нюэн Ай-Как»).

«Далековатость» (выражение Ломоносова). Выражение Ломоносова «сопряжение далековатых идей» как основа метафоры (см.: Краткое руководство к красноречию, § 27 // Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. 7. С. 111) многократно цитировалось в работах по поэтике (см. в особенности работы Тынянова 20-х годов) и стало почти фразеологизмом.