Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 2

Любители понятия культуры, не согласные по существу с культом Амон-Ра, с тезисами Триентского Собора, втягиваются в круг, так сказать, неприличного приличия. Амон-Ра — имя бога, составленное из двух имен, отождествляемых в египетской мифологии с богом солнца, впервые встречается в «тексте пирамид»; в XVI–XIV вв. до н. э. он становится всеегипетским богом и его культ приобретает государственный характер. Триентский Собор (прав.: Тридентский) — XIX Вселенский собор (1545–1563), начал свою работу в г. Тренто — лат. Tridentum, откуда и получил название Тридентский; Собор созывался ради примирения католиков с протестантами, а закончился тем, что закрепил в виде догматов спорные вопросы католической веры, усилил церковную дисциплину и подтвердил верховную власть пап. От момента созыва Собора (1542) до его окончания сменилось несколько пап: Павел III, Юлий III и Пий IV. Оксюморон «неприличное приличие», видимо, подразумевает общую основу противоположных течений: противник католицизма или солнечного культа исходит из тех же оснований, что приверженцы этих доктрин. Однако это толкование не бесспорно и к последующим контекстам едва ли применимо.

Любители понятия культуры втягиваются поневоле в круг, так сказать, не приличного приличия. В этом абзаце, заменившем предыдущий, слово «приличие» развивает тему культуры как институционального, навязанного начала, противоположного поэзии (нужно отметить, что в «Разговоре» этот пафос значительно ослаблен по сравнению с более ранними прозаическими произведениями М. и уравновешен выпадами против романтизма). Какую роль здесь играет оксюморон, сказать трудно, однако важно подчеркнуть, что подобное негативное употребление слова «культура» для М. в целом нехарактерно, ср. его определение акмеизма как «тоски по мировой культуре», статью «Слово и культура» и др., в частности: «Культ же и культура предполагают скрытый и защищенный источник энергии, равномерное и целесообразное движение: «любовь, которая движет солнцем и остальными светилами». Поэтическая культура возникает из стремления предотвратить катастрофу, поставить ее в зависимость от центрального солнца всей системы, будь то любовь, о которой сказал Дант, или музыка, к которой в конце концов пришел Блок» («А. Блок»).

...отравившего кровь подлинным строителям очередных исторических формаций. Ср. в ст-нии «Век» (1922): «Кровь-строительница хлещет / Горлом из земных вещей... / На пороге новых дней».

Втискивать поэтическую речь в «культуру» как в пересказ исторической формации несправедливо потому, что при этом игнорируется ее сырьевая природа. Противопоставление поэтической речи — культуре (ср. предыдущие абзацы) относится к числу многих «антиинституционных» выпадов М.: таким же образом он противопоставляет поэзию — литературе («какой я к черту писатель») в «Четвертой прозе». Это место (и весь контекст черновика) интерпретирует Клэр Кавано, по существу сводя его смысл к противостоянию М. советской и официальной культуре: «Для Мандельштама «Четвертой прозы» и «Разговора о Данте» вся подлинная культура расцветает на границах. Задача подлинной культуры в том, чтобы противостоять официальной «разрешенной» (authorized) культуре... и знаком этой анти-культурной культуры и анти-традиционной традиции служит не новый Апокалипсис, а «Еврейский посох» <из «Четвертой прозы»>» (144, с. 200). Отчасти эта несколько односторонняя точка зрения находит соответствие в черновой записи (29): «апология возможной значительности бедняка... Неучастника». Автор предполагает, что М. в «Разговоре» уподобляет Данте себе и своему маргинальному положению как еврея (143; 144, с. 210–214). Соответственно, во всем, что говорится о речи вообще и о речи Данте (в особенности о пассаже: По голосу Дант определял происхождение... — гл. IX, в конце), автор подозревает, кажется, еврейский акцент, и проецирует на это замечания о языке из «Шума времени» (причем не очень внимательно прочитанного: иначе автор не писал бы о несовершенном русском языке обоих родителей М. — «his parents imperfect Russian» (143, с. 326); в действительности М. противопоставляет странную речь отца чистому русскому языку матери).