Maman сд лала легко и б гло об ими руками гамму; потомъ пододвинула ближе табуретъ и начала исполнять граціозный и игривый второй концертъ Фильда — своего учителя.
Она играла славно: не стучала по клавишамъ, какъ ученики и ученицы новой школы, не держала педаль при перем
н
гармоніи, не д
лала
Противъ меня была дверь въ кабинетъ, и я вид лъ, какъ туда взошли Яковъ и какіе-то люди съ бородами, въ кафтанахъ; дверь тотчасъ же затворилась за ними.
«Ну, начались занятія!», подумалъ я. Мн казалось, что важн е т хъ д лъ, которыя д лались въ кабинет , ничего въ мір быть не могло; въ этой мысли подтверждало меня еще то, что къ дверямъ кабинета вс подходили на ципочкахъ и перешептываясь; оттуда же слышны были громкіе голоса и пахло сигарой, запахъ которой всегда, не знаю почему, внушалъ мн уваженіе.
Я было задремалъ подъ простодушно-милые звуки второго Фильдаго концерта, какъ вдругъ услыхалъ очень знакомый мн скрипъ сапоговъ въ офиціянтской и открылъ глаза. Карлъ Ивановичь, хотя съ лицомъ, выражавшимъ р шимость, но тоже на ципочкахъ, съ какими-то записками въ рук , подошелъ къ двери и слегка постучалъ въ нее. Его впустили и дверь опять захлопнулась.
«Как бы не случилось какого-нибудь несчастія, — подумалъ я. — Карлъ Ивановичь разсержёнъ, а онъ на все готовъ въ татя минуты».
Въ это время maman кончила концертъ Фильда, встала съ кругленькаго табурета, взяла другую тетрадь нотъ, развернула ее на пюпитр , пододвинула ближе св чи и, оправивъ платье, опять с ла противъ рояля. По вниманію, съ которымъ она все это д лала, и задумчиво-строгому выраженію лица, казалось, она готовилась къ чему-то очень серьезному.
«Что-то будетъ?» подумалъ я и опять закрылъ глаза, прижавъ голову въ уголъ кресла. Запахъ пыли, которую я поднялъ поворачиваясь, щекотилъ мн въ ноздряхъ, а давно знакомые звуки пьесы, которую заиграла maman, производили во мн впечатл ніе сладкое и вм ст съ т мъ тревожное. Она играла Патетическую Сонату Бетховена. Хотя я такъ хорошо помнилъ всю эту Сонату, что въ ней не было для меня ничего новаго, я не могъ заснуть отъ безпокойства. Что, ежели вдругъ будетъ не то, что я ожидаю? Сдержанный, величавый, но безпокойный мотивъ интродукціи, который какъ будто боится высказаться, заставлялъ меня притаивать дыханіе. Ч мъ прекрасн е, сложн е музыкальная фраза, т мъ сильн е д лается чувство страха, чтобы что-нибудь не нарушило этой красоты, и т мъ сильн е чувство радости, когда фраза разр шается гармонически.
Я успокоился только тогда, когда мотивъ интродукціи высказалъ все и шумно разр
шился въ
Во время
Музыка не д йствуетъ ни на умъ, ни на воображеніе. Въ то время, какъ я слушаю музыку, я ни объ чемъ не думаю и ничего не воображаю, но какое-то странное сладостное чувство до такой степени наполняетъ мою душу, что я теряю сознаніе своего существованія, и это чувство — воспоминаніе. Но воспоминаніе чего? Хотя ощущеніе сильно, воспоминаніе неясно. Кажется какъ будто вспоминаешь то, чего никогда не было.
Основаніе того чувства, которое возбуждаетъ въ насъ всякое искуство, не есть ли воспоминаніе? Наслажденіе, которое намъ доставляетъ живопись и ваяніе, не происходить ли изъ воспоминанія образовъ? Чувство музыки не происходить ли изъ воспоминанія о чувствахъ и переходахъ отъ однаго чувства къ другому? Чувство поэзіи не есть ли воспоминаніе о образахъ, чувствахъ и мысляхъ?