Читаем Полное собрание сочинений. Том 17 полностью

После <Князя Василія> Михаилы, родился у Князя еще сынъ Василій, потомъ Александръ и еще дв дочери — Пелагея и Наталья. — Когда пришло время учиться, приставили къ Князю Михайл молодаго попа Евграфа <и привезли изъ Москвы по желанію Княгини Француза Жубера> и, чтобы не скучно было ему одному учиться, съ нимъ вмст посадили учиться земчихина пріемыша, — и Ваську, и воспитывавшихся у Князя двухъ сиротъ родныхъ. Васинька433 отличался отъ всхъ детей и <добротой> и <еще больше> остротой къ ученію. Попъ434 Евграфъ дивился на него и говорилъ, что ему ученіе слишкомъ легко дается. Онъ прошелъ въ годъ часословъ и псалтырь, и 9 лтъ читалъ такъ хорошо своимъ тонкимъ нжнымъ голоскомъ, что вс заслушивались его. И мамка его, Анна Ивановна, всегда садилась его слушать и плакала. На службахъ церковныхъ, которые кроме обдни каждый день служили въ дом Князя, онъ, примтивъ, что родитель его подпвалъ, сталъ также подпвать, и голосъ у него былъ нжный и пріятный. Васька тоже учился хорошо. И его изъ435 товарищей больше всхъ любилъ молодой Князь Василій. <Девяти лтъ онъ уже читалъ и писалъ по французски, и такъ часто говорилъ съ своимъ Эрнестъ Егорычемъ, что Князь Николай Ивановичъ, мало знавшій по французски, ужъ не понималъ его.>

Девяти же лтъ Васиньку возили къ бабушк, и ему очень полюбилось у нея. Полюбилась ему тишина, чистота кельи, доброта и ласка бабушки и добрыхъ старушекъ монахинь и великолпіе службъ. Тишину движеній монахинь, выходившихъ съ клироса и становившихся полукругомъ, ихъ поклоны игуменье и436 ихъ стройное пніе. Бабушка же и Гавриловна, ея послушница, и другія монахини полюбили мальчика, такъ что не могли нарадоваться на него. Бабушка не отпускала отъ себя внука и по зимамъ маленькій Князекъ больше жилъ въ монастыр, чмъ дома. Монахини и учили его. Княгиня мать <поторопилась уехать домой, потому>, что боялась того, чего желала бабушка, чтобы мальчикъ не слишкомъ полюбилъ эту437 жизнь и не пожелалъ, войдя въ возрастъ, уйти отъ міра въ монашество.

* НОВЫЙ СУДЪ ВЪ ЕГО ПРИЛОЖЕНІИ.

(1872 г.)

Вс очень обрадовались новымъ судамъ. Но чмъ больше они существуютъ, тмъ чаще слышатся жалобы, упреки, насмшки. Я тоже радовался новымъ судамъ, тоже со временемъ больше и больше видлъ въ нихъ дурнаго и смшнаго; но не принималъ этаго дла къ сердцу, полагая, что438 для того чтобы судить о дл надо изучить его. Для изученія же я не имлъ повода и занятая моя жизнь не давала мн времени заниматься тмъ, что до меня не касается. Въ послднее же время я <на-бокахъ> почувствовалъ, что дло это очень и очень касается меня и каждаг[о] русскаго человка.439 Я убдился, что нельзя ни одному Русскому человку440 при новыхъ судахъ жить спокойно и несмотря на все уваженіе къ закону, на все стараніе обезопасить себя отъ незаслуженныхъ страданій и униженій. Я убдился, что для Россіи надо совершенно перевернуть то положеніе, которому насъ учили въ Университет, именно, что цль закона и Суда есть безопасность гражданъ. Я такъ устроилъ свою жизнь, ограничивъ свои желанія и потребности и отстранивъ отъ себя вс возможныя случаи441 тревогъ, что жизнь моя совершенно безопасна. Я любимъ и уважаемъ въ околотк. Тяжбъ я боюсь и во всхъ столкновеніяхъ уступаю, чтобы только не нарушать своего спокойствія. Я не служу, отдаляюсь сколько мог[у] отъ обществен[ной] дятельности, предпріятій не начинаю, хозяйствомъ не занимаюсь самъ, а предоставляю управляющимъ, даже воры и разбойники, поджигатели обходятъ меня, и я въ 20 лтъ ни разу не442 видалъ ни воровъ, ни разб[ойниковъ], ни поджиг[ателей] и я ошибочно считалъ свою жизнь обезопашенною насколько возможно. Я забылъ про суды: жизнь моя безопасна отъ всего, кром какъ отъ приложенія закона — того самаго, что иметъ назначеніемъ обезпечивать жизнь людей. Очень можетъ быть, что многимъ покажутся ничтожными т443 униженія и страданія, которымъ я подвергся, но прошу каждаго врить, что совсмъ другое дло слышать про несправедливости и444 испытывать ихъ на себ, и испытывать въ особенности тому человку, для котораго все счастье жизни сосредоточивается въ одномъ скромномъ желаніи <чтобы> его оставили въ поко, также какъ и онъ всхъ оставляетъ въ поко.

Прежд чмъ разсказать мои отношенi[я] съ судомъ я хочу разсказать то впечатлніе, которое я еще прежд невольно получилъ отъ новаго Суда. <Ибо какъ бы ни старался человкъ врить наслово торжественному восклицанію Суд[ебнаго] Пристава: Судъ идетъ!445 и что это Судъ,446 я невольно видлъ въ этомъ Суд очень хорошо мн извстныхъ господъ по ихъ прошедшему и не могъ никакъ помирить мое невольное презрні[е] къ лицамъ съ уваженіе[мъ] къ Суду. — Даже и самый судъ, какъ что-то отвлеченное, не могъ мн представляться иначе, какъ жалкимъ и смшнымъ, потому что я невольно зналъ и видлъ>447

А при неизбжныхъ личныхъ отношен[і]яхъ каждаго обвиняемаго къ новом[у] Суду это впечатлніе весьма важн[о]: <возможность уваженія, или необходимость презрнія очень измняютъ положеніе подсудимаго, въ особенности не могущаго себя считать виновнымъ>

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман