Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Однако до свиданья, Наталья Семеновна, – сказалъ онъ вдругъ, передавая свою даму на руку[156] Лабазину[157] и взявъ подъ руку Ордынцева. – Пойдемъ поговоримъ, – сказалъ онъ, и лицо его вдругъ измнилось. Виноватая улыбка выразилась на его добромъ, красивомъ лиц. – Ты, врно, слышалъ про наши…

– Да, слышалъ.

– Ну пойдемъ, пойдемъ поговоримъ.

Они вышли на уединенную дорожку.

– Ты понимаешь, что я не имю никакого права на объясненія, – сказалъ Ордынцевъ.

– Да, я знаю, но ты такой пуристъ, и твой отецъ былъ, я знаю. Ну вотъ видишь ли, мой другъ. Я ршительно погибшій человкъ. Я не стою своей жены. Она – ангелъ. Но когда ты будешь женатъ, ты поймешь. Я увлекся. А главное, я самъ сдлалъ глупость. Этаго никогда не надо длать. Я ей признался во всемъ. Ну и кончено. Я теперь виноватый. И женщины никогда не прощаютъ этаго. Но понимаешь, когда дти, на это нельзя такъ легко смотрть. Она хотла разъхаться. Насилу мы спасли ее отъ срама. И теперь я надюсь, что все обойдется. Ужасно, ужасно было. Но главное то, что бываетъ же увлеченіе. И вдь это такая прелесть была, – сказалъ онъ съ робкой улыбкой, – и я погубилъ и ту и другую. Это ужасно!

– Да, но по крайней мр теперь все кончено? – спросилъ Ордынцевъ.

– Да, и кончено и нтъ. Ты прізжай непремнно. Она тебя очень любитъ и будетъ рада тебя видть.

– Ты знаешь, я не могу понять этихъ увлеченій.

– Знаю, что жена правду говоритъ, что твой главный порокъ – гордость. Вотъ женись.

– И по мн бракъ, разрушенный неврностью[158] съ той или съ другой стороны, – продолжалъ громко и отчетливо Ордынцевъ съ своей привычкой ясно и немного длинно выражаться, – бракъ разрушенный не можетъ быть починенъ.

– Ты не женатъ, и ты судить не можешь. Это совсмъ не то, что ты воображаешь.

– Отъ этаго, можетъ быть, я никогда не женюсь, но если женюсь, то я строго исполню долгъ и буду требовать исполненія.

– Такъ ты прізжай непремнно, Кити будетъ, – сказалъ Алабинъ, глядя на часы и невольно отвчая этимъ на слова Ордынцева о брак. – A мн надо обдать у старика Щипкова.

И Степанъ Аркадьичъ, опять выпрямивъ грудь и принявъ свое веселое, беззаботное выраженіе, растегнувъ пальто, чтобы освжиться отъ прилива къ голов, вызваннаго объясненіемъ, пошелъ легкой и красивой походкой маленькихъ ногъ къ выходу сада, гд ждала его помсячная извощичья карета.[159]

Въ одномъ изъ такихъ домиковъ стоялъ Ленинъ передъ стойломъ, надъ которымъ на дощечк было написано: телка Русскаго завода[160] Николая Константиновича Ордынцева, и любовался ею, сравнивая ее съ другимъ знаменитымъ выводошемъ завода Бабина. Чернопгая телка, загнувъ голову, чесала себ задней головой[161] за ухомъ.

«Нтъ хороша», думалъ онъ. Ленинъ зналъ свою телку до малйшихъ подробностей. Годъ и два мсяца онъ видлъ ее каждый почти день, зналъ ее отца, мать: узнавалъ въ ней черты материнской, отцовской породы, черты выкормки. Теперь, сравнительно съ другими выставленными телками, она упала нисколько въ его глазахъ. (Онъ думалъ одно время, что она будетъ лучшая телка на выставк), но всетаки онъ высоко цнилъ ее. Немножко только онъ желалъ бы ее пониже на ногахъ, и когда она стояла, какъ теперь, въ глубокой постилк, этотъ недостатокъ былъ незамтенъ, да немножко посуше въ переду и пошире костью въ заду; но этотъ недостатокъ, онъ надялся, выправится при первомъ тёл. Голова короткая и породистая, подбрюдокъ какъ атласный мшокъ, глазъ большой и въ бломъ ободк были все таки прекрасны. Такъ онъ думалъ, косясь на свою телку и прислушиваясь къ тому, что говорили постители. Большинство постителей были совершенно равнодушные,[162] другое большее большинство были осуждатели. И каждый, думая, что говорить новенькое, вс говорили одно и тоже, имянно: и что выставлять у насъ въ Россіи, привезутъ изъ за границы и выставятъ: вотъ молъ какихъ намъ нужно бы имть коровъ, но мы не имемъ. А у насъ все Тасканской породы, какъ шутилъ одинъ помщикъ, т. е. таскать надо подъ гору, оттого тасканская. Большинство проходило, читало надпись телки, глядли на телки и или ничего не говорили или говорили: «телушка какъ телушка, отчего же она Русской породы. Красная помсь Тирольской». Рдкіе останавливались, распрашивали, и тогда Ордынцевскій молодой мужикъ Елистратъ, страстный охотникъ, пріохоченный бариномъ, разсказывалъ, что телк годъ 2 мсяца и живаго всу 13 пудовъ, и выведена она не подъ матерью и т. д.[163]