Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

И когда мать подумывала о томъ, что Китти можетъ не выдти замужъ, ей становилось особенно больно, нетолько потому, какъ вообще матерямъ грустно и обидно, что он не сумли сбыть товаръ съ рукъ, но особенно больно потому, что она твердо знала, что товаръ ее перваго, самаго перваго достоинства; она знала про себя, что была отличная жена и мать, знала, что Долли, несмотря на несчастье въ супружеств, была образцовая жена и мать, и знала, что Китти будетъ такая же и еще лучше, съ придаткомъ особенной, ей свойственной прелести и граціи. Изъ[178] очевидныхъ искателей руки Китти теперь на кону были два: Левинъ, графъ Кубинъ. Для матери не могло быть никакого сравненія между Кубинымъ и Левинымъ. Матери не нравилось въ[179] Левин и его молодость и его гордость, самоувренность, ни на чемъ не основанная, и его, по понятіямъ матери, дикая какая-то жизнь въ деревн съ занятіями[180] скотиной, мужиками; не нравилось, и очень, то, что онъ, очевидно влюбленный уже 2-й годъ въ дочь, здилъ въ домъ, говорилъ[181] про разныя глупости и чего то какъ будто ждалъ, высматривалъ, какъ будто боялся, не велика ли будетъ честь, если онъ сдлаетъ предложеніе, и не понималъ, что, здя въ домъ, гд двушка невста, онъ долженъ былъ давно объясниться. Старый Князь, принимавшій мало участія въ семейныхъ длахъ, въ этомъ дл былъ противуположнаго мннія съ женою. Онъ покровительствовалъ[182] Левину и желалъ брака Кити съ нимъ. Главнымъ качествомъ[183] Левина онъ выставлялъ передъ женою[184] физическую свжесть, не истасканность. Но Княгиня по странной женской слабости не могла поврить, чтобы ее мужъ, во всемъ неправый, могъ бы быть правъ въ этомъ, и сердито и презрительно спорила съ нимъ, оскорбляясь даже тмъ, что физическую свжесть и силу можно ставить въ заслугу кому нибудь, кром мужику. Она говорила, что эта физическая свжесть[185] и доказываетъ, что у него нтъ сердца. <Княгиня тмъ боле теперь была недовольна Ордынцевымъ, что въ послднее время, въ конц этой зимы,[186] на Московскихъ балахъ, изъ которыхъ ни однаго не пропускала Кити, появился новый искатель, къ которому Княгиня была расположена всей душой.> Другой искатель[187] удовлетворялъ всмъ желаніямъ матери. Она каждое утро [и] вечеромъ молилась о томъ, чтобы это сдлалось.[188] Искатель этотъ былъ[189] Графъ Вроцкой, одинъ изъ двухъ братьевъ[190] Вроцкихъ, сыновей извстной въ Москв[191] Графини Марьи Алексвны. Оба брата были очень богаты, прекраснаго семейства. Отецъ ихъ оставилъ память благороднаго Русскаго вельможи, оба прекрасно образованы, кончили курсъ[192] въ высшемъ военномъ учебномъ заведеніи, оба первыми учениками, и оба служили въ гвардіи. Меньшій, Алексй, Кавалергардъ, жилъ въ отпуск[193] за границей и теперь, возвращаясь, проживъ въ Москв два мсяца, встртился на бал съ Кити и сталъ здить въ домъ.[194]

Нельзя было сомнваться въ томъ, что означаютъ его посщенія. Вчера только разрушились послднія сомннія матери о томъ, почему онъ не высказывается. Китти, все разсказывавшая матери, разсказала ей свой разговоръ съ нимъ.[195] Говоря объ своихъ отношеніяхъ къ матери, онъ сказалъ, что они оба брата такъ привыкли подчиняться ей во всемъ, что[196] они никогда не ршатся предпринять что нибудь важное, не посовтовавшись съ нею.

«И теперь я особенно жду, какъ особеннаго счастія, прізда матушки изъ Петербурга», сказалъ онъ. «И я перемнила разговоръ», разсказывала Китти. Мать заставила нсколько разъ повторить эти слова. И успокоилась. Она знала, что старуху Удашеву ждутъ со дня на день. Знала, что старуха будетъ рада выбору сына, но понимала, что онъ, боясь оскорбить ее, не длаетъ предложеніе безъ ея согласія.

Какъ ни много горя было у старой Княгини отъ старшей дочери,[197] собиравшейся оставить мужа, этотъ предстоящій бракъ радовалъ ее, и мысль о томъ, чтобы онъ разошелся, пугала ее. Она ничего прямо не совтовала дочери, не спрашивала ее, приметъ ли она или нтъ предложеніе, – она знала, что тутъ нельзя вмшиваться; но она боялась, что дочь, имвшая, какъ ей казалось, одно время чувство къ[198] Левину и подававшая надежды, изъ чувства излишней честности не отказала Удашеву. Поэтому[199] она холодно встртила Ордынцева и почти не звала его. Когда она осталась одна съ дочерью, Княгиня чуть не разразилась словами упрековъ и досады.

– Я очень, очень рада, – сказала Китти значительно. – Я очень рада, что онъ пріхалъ. <– И взглянула на мать, и потомъ, оставшись одна,[200] она сказала ей, успокаивая ее: —> Я рада тому, что нынче все ршится.

– Но какъ?

– Какъ? – сказала она задумавшись. – Я знаю какъ; но позвольте мн не сказать вамъ. Такъ страшно говорить про это.[201]

–

Когда Ордынцевъ вошелъ въ гостиную, въ ней сидли старая Княгиня, Дарья Александровна, Алабинъ, Удашевъ и Китти съ своимъ другомъ Графиней Нордстонъ. Ордынцевъ зналъ всхъ, кром Удашева.