Полное собрание сочинений. Том второй. Повести и рассказы (1848-1859)

Повесть создавалась в период увлечения писателя идеями утопического социализма. Характерное для Достоевского трагическое ощущение противоречий жизни большого современного города выразилось в грозной, тревожной и мрачной символической картине исчезающего в тумане Петербурга, нарисованной в заключительных строках повести (ср.: Д. Д.в. Речь, написанная для обеда в честь Ш. Фурье. В кн.: Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. М., 1953, стр. 689; ср. также раннее произведение М. Е. Салтыкова-Щедрина «Тихое пристанище» — Н. (М. Е.в). Полное собрание сочинений, т. IV. М., 1935, стр. 311). Эта зловещая картина повторяется в полуавтобиографических «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» (1861; наст. изд., т. XVIII) и «Подростке» (1875; ч. I, гл. 8; там же, т. XIII), возникая каждый раз перед героем, находящимся накануне глубоких нравственных потрясений, как символ грядущих грозных перемен (см. об этом: Анциферов, стр. 42–45; Шкловский, стр. 70–73).

Генетически связанное с ранним творчеством Достоевского, особенно с «Бедными людьми», «Слабое сердце» относится к тем его произведениям (от «Хозяйки» до «Неточки Незвановой»), в которых существенную роль играет образ мечтателя (см. об этом: наст. изд., т. I, стр. 508, а также ниже, стр. 485–486).

Следует отметить и смысловую емкость заглавия повести. «Слабое сердце» — так впервые характеризуется Катерина в «Хозяйке» (наст. изд., т. I, стр. 308). В обеих повестях эта характеристика героев ассоциируется с «глубокой, безвыходной тиранией над бедным, беззащитным созданием» (там же, стр. 319; о значении в раннем творчестве Достоевского темы «слабого сердца» см.: Фридлендер, стр. 361).

Образ «покровителя» Васи, его превосходительства Юлиана Мастаковича, изображенного в сатирических тонах (см. сцену безумия Васи), получил дальнейшее развитие в рассказе «Елка и свадьба» (1848). Упоминание о недавней женитьбе этого героя указывает на внутреннюю связь повести и с написанным ранее фельетоном «Петербургской летописи» (1847) — см. об этом: Фельетоны, стр. 108.

Первый критический отзыв о «Слабом сердце» появился в № 3 «Пантеона» за 1848 г. сразу после опубликования повести. К статье М. М. Достоевского «Сигналы литературные» редактором Ф. А. Кони было сделано следующее дополнение: «Почтенный критик „Пантеона“ не упомянул, из чувства скромности, о произведениях Достоевского; мы почли необходимым дополнить статью его от себя». Поскольку эти слова включены в текст рецензии М. М. Достоевского, можно предположить, что Кони излагает мнение, разделяемое рецензентом. Это тем более вероятно, что М. М. Достоевский жил в это время в Петербурге (1848 г. — период его наибольшей близости с братом: оба сотрудничали в «Отечественных записках» и посещали кружок Петрашевского). «Тут дело не в сюжете, — писал Кони, — тут неумолимый, безжалостный анализ человеческого сердца <…>. Сердца слабые и нежные <…> до того покоряются гнетущей судьбе <…> что на редкие радости свои смотрят как на проявления сверхъестественные, как на беззаконные уклонения от общего порядка вещей. Они принимают эти радости от судьбы не иначе как взаймы и мучаются желанием воздать за них сторицею. Потому и самые радости бывают для них отравлены <…> до того обстоятельства умели унизить их в собственном мнении» («Пантеон», 1848, № 3, стр. 100). Мучительное «чувство сознания своего неравенства» автор рецензии считал основной чертой героев Ф. М. Достоевского. «Повесть, — заключал Кони свой отзыв, — написана жарко и оставляет в читателе глубокое впечатление».

Благожелательно отнесся к «Слабому сердцу» и критик «Отечественных записок» С. С. Дудышкин, назвавший эту повесть, наряду с «Белыми ночами», рассказами «Из записок охотника», комедией «Где тонко, там и рвется» И. С. Тургенева, «Пикником во Флоренции» А. Н. Майкова и «Иваном Саввичем Поджабриным» И. А. Гончарова, одним из лучших произведений 1848 г. (ОЗ, 1849, № 1, отд. V, стр. 34).

В «Современнике» П. В. Анненков в обзоре русской литературы за 1848 г. признал повесть неудачной: «Литературная самостоятельность, данная случаю, хотя и возможному, но до крайности частному, как-то странно поражает вас», — писал он. Особые нарекания рецензента вызвало изображение любви Аркаши и Васи, «расплывчатой, слезистой, преувеличенной до такой степени, что большею частию и не верится ей, а кажется она скорее хитростью автора, который вздумал на этом сюжете руку попробовать» (С, 1849, № 1, отд. III, стр. 3).