Поверьте, мессир, пусть это будет последний час моей жизни, если я не скажу всю правду. Сейчас соображу: у Спурио полторы сотни, у Себастьяна столько же, столько же у Корамбуса, столько же у Жака... У Гильтиана, Космо, Лодовико и Грацио по две с половиной сотни... В моем собственном отряде, у Читофера, Вомона, Бенцо — по две с половиной сотни... Общим счетом по спискам, если считать строевых и обозных, не наберется, клянусь жизнью, и пятнадцати тысяч голов. Да и то, добрая половина из них не отважится стряхнуть снег со своих плащей, чтобы тут же и самим не рассыпаться.
Что с ним делать?
Ничего, сказать ему спасибо. — Спроси-ка у него, что я за человек и на каком счету у герцога?
Так, записано.
Покорнейше вас прошу, позвольте мне ответить на вопросы по порядку. Спрашивайте.
Знаешь ли ты некоего капитана Дюмена?
Как же, знаю. Он был подмастерьем у одного портняжки в Париже. Потом его оттуда выгнали и отстегали плетьми за то, что он сделал ребенка одной слабоумной девке, содержавшейся на казенный счет, — немой дурочке, которая не умела сказать «нет».
Прошу вас, удержите руку! Хоть я и знаю, что по его башке плачет первая черепица, которой суждено сорваться с крыши.
Значит, упомянутый капитан служит в войсках герцога?
Конечно, этот паршивец там.
Что вы на меня так смотрите? Дайте срок, мы кое-что услышим и о вашей светлости.
На каком счету он у герцога?
Герцог знает его как самого никчемного из моих подчиненных и написал мне на днях, чтобы я выгнал его из отряда. Постойте, кажется, это письмо у меня в кармане.
Да ну? Сейчас мы тебя обыщем.
Впрочем, по правде говоря, я не помню: то ли оно при мне, то ли осталось в моей палатке, среди других писем герцога.
Вот оно, — тут какая-то бумага. Прочесть его тебе?
Наш толмач хорошо играет роль.
Просто молодец.
«Диана, граф набитый дурак, но набит он золотом...»
Это не то, мессир. Это предостережение одной флорентийской красотке, некой Диане, чтобы она остерегалась некоего графа Руссильонского, безмозглого и никчемного молокососа, притом отчаянного развратника. Прошу вас, мессир, положите письмо обратно.
Сперва, с твоего позволения, я его прочту.
Уверяю вас, что у меня были самые лучшие намерения по отношению к девице. Уж я-то знаю, что молодой граф — зловредный сластолюбивый мальчишка, который прямо-таки глотает девушек, словно кит мелкую рыбешку, — целыми косяками.
Проклятый двуличный негодяй!
Ему надо бы вырезать эти вирши на лбу и прогнать сквозь строй!
Но ведь это же, граф, ваш преданный друг. Прославленный знаток языков и бесстрашный воитель!
Я до сих пор относился терпимо ко всякой твари, кроме кошек. Но эта тварь для меня теперь хуже кошки.
По выражению лица нашего генерала вижу я, что нам придется тебя повесить.
Ради всего святого, оставьте мне жизнь, мессир! Не то чтобы я боялся смерти, но поскольку я много грешил, то хотел бы остаток моих дней употребить на покаяние. Дайте мне пожить, мессир! Хотя бы в темнице, в колодках, как угодно, только бы жить!
Посмотрим, нельзя ли будет что-нибудь сделать, если ты все чистосердечно расскажешь. Итак, вернемся к капитану Дюмену. Ты ответил на вопросы касательно его репутации, отношения к нему герцога и его храбрости. Что ты скажешь о его честности?