Да для него нет ничего святого: из монастыря яйцо украдет. По части похищения и насилования чужих жен он не уступит Нессу[178]
. Клятвы он ставит ни во что, и рядом со списком его клятвопреступлений бледнеют подвиги Геркулеса. Лжет он, мессир, с таким красноречием, что способен одурачить самоё истину. Лучшее из его качеств то, что он пропойца, ибо когда он пьян в стельку, то дрыхнет и не причиняет вреда никому, кроме своей простыни. Но его повадки всем известны, поэтому его кидают на солому. К сказанному мной об его честности остается прибавить немногое: он обладает всем, чего не должно быть у честного человека; из того, чем должен обладать честный человек, у него нет ничего.Он начинает мне нравиться.
Чем? Отзывом о твоей честности? Язва ему в глотку! Для меня он, ни дать ни взять, кошка.
Что ты знаешь о его познаниях в воинском искусстве?
Сказать правду, об его воинском искусстве мне известно, что в Англии он хаживал во главе отряда странствующих комедиантов и бил в барабан. Не хочу взводить на него напраслину, — других воинских успехов за ним не знаю. Вот разве что, говорят, он в той же стране заслужил офицерское звание тем, что обучал инвалидную команду вздваивать ряды на плацу, называемом Майл-Энд[179]
. Как видите, я рад упомянуть и о его заслугах, хоть и не могу поручиться, что это было на самом деле.Он настолько переподличал самую подлость, что вызывает восхищение как истинная диковина.
Язва ему в пасть! Кошка, да и только!
Раз уж он такой дрянной человек, то нечего и спрашивать, можно ли его подкупить.
Мессир! Да за четверть экю он продаст вам свою бессмертную душу и откажется от райского блаженства за себя самого и всех своих потомков на веки вечные.
А что такое его брат, другой капитан Дюмен?
Зачем он спрашивает обо мне?
Ну, каков он?
Два сапога пара. Он несколько уступает своему брату в достоинствах, зато намного превосходит его в пороках. Он еще трусливее брата, который слывет отчаянным трусом. При отступлении он обгоняет любого скорохода; зато, когда надо идти в атаку, у него трясутся поджилки.
Если тебе сохранят жизнь, возьмешься ты выдать флорентийского герцога?
Возьмусь. А также начальника его конницы графа Руссильонского.
Я доложу генералу и узнаю его решение.
Хватит с меня барабанного боя! Чтоб их разнесло, все эти барабаны! Попасть в такую передрягу, и ради чего? Чтобы показать, будто я храбрец, и рассеять подозрения этого графа, похотливого мальчишки! Но кто бы мог подумать, что меня ждет засада?
Ничего не поделаешь: тебя казнят. Генерал говорит, что тот, кто так предательски выдал все тайны своего войска и гнусно оклеветал почтеннейших людей, не годен ни на что путное. Поэтому тебя казнят. — Эй, палач! Голову ему долой!
Ради самого господа, мессир! Пощадите меня! Развяжите хоть глаза перед смертью.
Так и быть. Простись со всеми своими друзьями.
Здравствуйте, благородный капитан.
Благослови вас бог, капитан Пароль.
Спаси вас господь, благороднейший капитан.
Капитан, не прикажете ли передать привет мессиру Лафё? Я еду во Францию.
Доблестный капитан, не перепишете ли вы для меня сонет, сочиненный вами для Дианы в честь графа Руссильонского? Не будь я таким трусом, я бы заставил вас это сделать. Счастливо оставаться.
Ну, вот, капитан, вы и разоблачили себя. Можно сказать, вы разделись донага; одни только ленты и остались.
Кого бы не погубил такой заговор?
Если бы вам посчастливилось найти страну, где водятся настолько же покрытые позором девки, вы могли бы стать родоначальником племени бесстыжих. Прощайте. Я тоже еду во Францию. Мы уж там о вас порасскажем.
Сцена 4