почти слов. Разспрашивалъ объ нашемъ жить-быть, взялъ мою статью на ночь и улегся спать. На другой день говорилъ, что она ему не понравилась. Опять Прокрустова постель, говоритъ онъ. Гд нашелъ ты литературу? Какая къ чорту въ ней жизнь? Что у насъ своего? Ты говоришь объ насъ, какъ можно говорить только объ Нмцахъ, Французахъ и проч. Душегрйка ему не понравилась, о Баратынскомъ также; однимъ словомъ, онъ почти ничего не похвалилъ. Говоритъ, однакоже, что эта статья также хорошо написана, какъ и первая, и со временемъ изъ меня будетъ прокъ, только надобно бросить Прокрустову постель.
„...Потомъ я отправился къ Титову и Кошелеву. Обдали мы вмст съ Жуковскимъ, который остался дома нарочно для меня; разспрашивалъ про Долбино, про Мишенское. Вс дома, говоритъ онъ, вс слды прежняго уже не существуютъ. Въ Москв я не зналъ ни одного дома; они сгорли, перестроены, уничтожены; въ Мишенскомъ также, въ Муратов также. И это, казалось ему, было отмнно грустно. Посл обда онъ легъ спать въ моей комнат; я также. Въ вечеру онъ отправился въ Эрмитажъ, а ко мн пришелъ Кошелевъ и увелъ меня къ Одоевскому, гд ждалъ Титовъ. Кошелевъ и Титовъ оба зовутъ меня перехать къ нимъ; но кажется, что я не стсняю Ж. — Здсь я останусь до слдующей середы, до 22-го Января. Въ своихъ я нашелъ здсь еще больше дружбы и теплоты, нежели сколько ожидалъ. Говоря свои, я разумю Титова и Кошелева. Вчерашній вечеръ у Одоевскихъ была совсмъ Москва.
„Я былъ вчера въ Казанскомъ собор и слушалъ Евангеліе, загадавши, но не разслушалъ ни однаго слова, кром послдняго: „
„Прощайте, пора на почту”.
Отъ 14-го Января.
„...Оттуда я пошелъ осматривать Петербургскія улицы и зашелъ въ лавку къ Смирдину. Вертеръ, который у него былъ, уже весь проданъ[8]. Онъ проситъ прислать ему экземпляровъ 20 на коммиссію. Полеваго Исторіи у него разошлось около 200 экз., т. е. почти вс, на которые онъ подписался. Юрій Милославскій былъ разхваченъ въ одну минуту, и теперь его въ Петербург нельзя найдти до новаго полученія изъ Москвы. Видлъ тамъ Денницу, и ея изданіе мн очень понравилось. Скажите это Максимовичу, которому кланяются вс здшніе и я включительно. Выйдя изъ лавки Смирдина, я озябъ порядочно и отправился обдать къ Демуту, оттуда къ Титову, тамъ домой. Въ вечеру явились Тит. и Одоевск., съ которыми мы просидли до часу ночи. Жуковскій, который сидлъ вмст съ нами, былъ очень милъ, веселъ, любезенъ, — не смотря на то, что его глаза почти слипались, какъ говоритъ Вася, ибо онъ обыкновенно ложится въ 10 часовъ. Онъ разсказывалъ много интереснаго про свое путешествіе, про Жанъ-Поля, говорилъ объ Исторіи Полеваго, объ Юріи Милославскомъ и пр., словомъ выискивалъ разговоръ общезанимательный. Я еще не описалъ вамъ его образа жизни, потому что не хорошо знаю его и не усплъ распросить всего подробно. Я вызжаю отсюда ровно черезъ недлю, потому отвтъ на это пишите ко мн въ Берлинъ, poste-restante”.
Отъ 15 Января.
„...Я всякій день вижусь съ своими Петербургцами: съ Титовымъ, Кошелевымъ, Одоевскимъ и Мальцевымъ. Пушкинъ былъ у насъ вчера и сдлалъ мн три короба комплиментовъ объ моей стать. Жуковскій читалъ ему дтскій журналъ, и Пушкинъ смялся на каждомъ слов, — и все ему понравилось. Онъ удивлялся, ахалъ и прыгалъ; просилъ Жуковскаго „Зиму” напечатать въ Литературной газет, но Ж. не далъ. На Литературную газету подпишитесь непремнно, милый другъ папенька; это будетъ газета достоинства Европейскаго; большая часть статей въ ней будетъ писана Пушкинымъ, который открылъ средство въ критик, въ простомъ извщеніи объ книг, быть такимъ же необыкновеннымъ, такимъ же поэтомъ, какъ въ стихахъ. Въ его извщеніи объ исповди Амстердамскаго палача вы найдете, какъ говоритъ Жуковскій, и умъ, и приличіе, и поэзію вмст.
„...Жуковскаго опять нтъ дома, у него почти нтъ свободной минуты; оттого немудрено ему лниться писать. Вчера однако мы видлись съ нимъ на минуту поутру и вмст провели вечеръ съ Пушкинымъ”.
17 Января.