Въ Іюл 1829 года Петръ Васильевичъ Киревскій отправился за границу для слушанія лекцій въ Германскихъ университетахъ. Ив. Вас. остался въ Москв; онъ желалъ хать въ чужіе края, прежде чмъ приступить къ исполненію своихъ завтныхъ предположеній объ изданіи журнала и заведеніи типографіи. Его приковывали къ Москв другія сердечныя заботы. Иванъ Васильевичъ полюбилъ ту, которой впослдствіи суждено было сдлаться подругой его жизни, и въ Август 1829 года искалъ ея руки; но предложеніе его, по нкоторымъ недоразумніямъ, не было принято. Со стороны Киревскаго, это не была минутная страсть, скоропреходящее увлеченіе молодости: онъ полюбилъ всею душою, на всю жизнь, и отказъ глубоко потрясъ всю его нравственную и физическую природу. Его, и безъ того слабое, здоровье видимо разстроилось, за него стали бояться чахотки, — и путешествіе было уже предписано медиками, какъ лучшее средство для разсянія и поправленія разстроеннаго здоровья. Иванъ Васильевичъ выхалъ изъ Москвы въ начал Января 1830 г. — и 11-го Января былъ уже въ Петербург.
11 Января 1830. 11 часовъ вечера.
„...Какъ провели вы ныншній день? Я встртилъ его тяжело, а кончилъ грустно, слдовательно легче; я кончилъ его съ Жуковскимъ, у котораго въ комнат пишу теперь. Хотлось бы разсказать вамъ все, что было со мною до сихъ поръ и, лучше сказать, было во мн но этого такъ много, такъ смшано, такъ нестройно. Оставя Москву, я уже оставилъ родину; въ ней все, что въ отечеств не могила, и все, что могила; я оставилъ все; на дорогу вы отпустили со мною память о вашихъ слезахъ, которыхъ я причиною. Осушите ихъ, если любите меня; простите мн то горе, которое я доставилъ вамъ; я возвращусь, возвращусь скоро. Это я чувствую, разставшись съ вами. Тогда, можетъ быть, мн удастся твердостью, покорностью судьб и возвышенностью надъ самимъ собою загладить ту слабость, которая заставила меня ухать, согнуться подъ ударомъ судьбы”.
Половина перваго.
„Я остановился писать, задумался и, очнувшись, уже не въ состояніи продолжать. Прощайте до завтра. Трое сутокъ я почти не спалъ, а сегодня почти ничего не лъ и оттого усталъ очень, хотя здоровъ совершенно. Боюсь только, что завтра не вспомню всего, что говорилъ съ Жуковскимъ. Вы теперь еще не легли, а вы, маменька, еще, можетъ быть, долго не заснете. Чмъ заплачу я вамъ?”
12 Января.
„Я пріхалъ въ Пбргъ вчера въ два часа. Въ контор дилижансовъ меня ждали уже два письма: одно отъ А. П., другое отъ Жуковскаго. — Первая пріискала для меня квартиру, а Василій Андреевичъ звалъ перехать прямо къ нему. Я такъ и сдлалъ. Жуковскій обрадовался мн очень и провелъ со мною весь вечеръ, разспрашивалъ обо всхъ васъ, радовался моему намренію хать учиться и совтовалъ хать въ Берлинъ, хотя на мсяцъ. „Тамъ на мст ты лучше увидишь, что теб длать: оставаться въ Берлин, или хать въ Парижъ”. Послднее, однако, кажется, ему не нравится. Я послушаюсь его, поду въ Берлинъ, проведу тамъ мсяцъ, буду ходить на вс лекціи, которыя меня будутъ интересовать, познакомлюсь со всми учеными и примчательными людьми, и если увижу, что Берлинская жизнь полезне для моего образованія, нежели сколько я ожидаю отъ нея, то останусь тамъ и больше... Разговоръ Жуковскаго я въ связи не припомню. Вотъ вамъ нкоторыя отрывочныя слова, которыя остались у меня въ памяти; вообще каждое его слово, какъ прежде было, носитъ въ себ душу, чувство, поэзію. Я мало съ нимъ разговаривалъ, потому что больше слушалъ, и старался удержать въ памяти все хорошо сказанное, т.-е. все похожее на него; а хорошо сказано и похоже на него было каждое слово.