„...Дни мои проходятъ все однимъ манеромъ. Поутру я встаю поздно часовъ, въ 11, пишу къ вамъ, потомъ одваюсь, кто нибудь является ко мн, или я отправляюсь куда нибудь; потомъ обдаю но большей части въ трактир, — посл обда я сплю, или гуляю: въ вечеру, если дома, то съ Жуковскимъ, а если не дома, то съ Петербургскими Московцами; потомъ ду къ вамъ въ Москву, т.-е. ложусь спать: въ эти два часа, которые проходятъ между раздваньемъ и сномъ, я не выхожу изъ-за Московской заставы. Вчера Жуковскій сдлалъ вечеръ, какъ я уже писалъ къ вамъ; были вс, кого онъ хотлъ звать выключая Гндича, мсто котораго заступилъ Василій Перовскій, и, слдовательно, число 12 не разстроилось. Жуковскій боялся тринадцати, говоря, что онъ не хочетъ, чтобы на моемъ прощальномъ вечер было несчастное число. Чтобы дать вамъ понятіе о Крылов, лучше всего повторить то, что говоритъ объ немъ Жуковскій, т.-е. что это славная виньетка для его басень: толстый, пузатый, сдой, чернобровый, кругломордый, старинный, въ каждомъ движеніи больше смшной, чмъ острый. — Пришелъ Мальцевъ. Прощайте до завтра”.
20 Января.
„Неужели вы не получаете моихъ писемъ, тогда какъ я писалъ каждый день, три раза во время дороги и здсь уже разъ 12? Не носятъ ли писемъ моихъ кому другому? Нтъ ли другой Елагиной у Красныхъ воротъ? Если вы теперь получили мои письма, то вы видли изъ нихъ, что вчера я еще разъ осматривалъ Эрмитажъ. Я употребилъ на это три часа; стоялъ передъ нкоторыми картинами боле 1/4 часа и потому все еще не видалъ большей половины какъ должно. Оттуда я отправился къ Dubois, (это родъ Andrieux), гд меня ждали Титовъ и Кошелевъ; оттуда къ Одоевскому, потомъ домой, гд проспорилъ съ Васильемъ Андреевичемъ до 1-го о Фламандской школ, и, кажется, опять оставилъ о себ такое же мнніе, какое онъ имлъ обо мн посл перваго нашего свиданія въ 26 году. Но я не раскаиваюсь; когда нибудь мы узнаемъ другъ друга лучше. Онъ читалъ мн нкоторые стихи свои давнишніе, но мн неизвстные: къ фрейлинамъ, къ Нарышкину, на заданныя римы и проч. Cette profanation du g'enie m'a choqu'e. Теперь онъ не пишетъ ничего, и тмъ лучше. Поэтическое дло важне поэтическихъ стиховъ. Но окончивши, ему опять хочется возвратиться къ поэзіи и посвятить остальную жизнь Греческому и переводу Одиссеи.
„Если бы я могъ высказать вамъ всю дружбу, которую мн показываютъ здсь вс наши, то врно доставилъ бы вамъ этимъ большое удовольствіе; — особенно Кошелевъ, который обходится со мною такъ, какъ только длается между родными братьями. Жуковскій надавалъ мн кучу рекомендательныхъ писемъ въ Берлинъ и Парижъ; кром того подарилъ мн свою дорожную чернилицу и ящикъ съ складными перьями. Онъ читалъ письма Петрушины и говоритъ объ нихъ съ большимъ чувствомъ. Въ самомъ дл письма брата такъ хороши, что по нимъ можно узнать его. Жуковскій общается писать къ вамъ посл моего отъзда, и я увренъ, что сдержитъ слово. Напишите мн въ Берлинъ все, что онъ скажетъ обо мн. По многимъ причинамъ мн это будетъ отмнно интересно. Если можно, пишите обо всемъ, что для меня можетъ быть интересно и что мн весело будетъ узнать и что нтъ, — только бы я зналъ”.
Середа 21 Января, Спб. 1830.