Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

„Вы, конечно, не позабыли, что общали мн писать черезъ 2 недли посл 27 Января; а вотъ уже 4-е Марта, т.-е. 20-е Февраля, а отъ васъ еще нтъ ни слова. Вы также врно помните, что послднее письмо ваше было для меня не совсмъ понятно, потому что многое въ немъ было продолженіемъ того, что вы писали ко мн въ Ригу и что, слдовательно, до меня не дошло. Къ тому же корь, шпанская муха, ваше безпокойство, нездоровье, безсонныя ночи, требовали бы отъ васъ скорйшаго извстія. Я пишу къ вамъ это для будущаго, потому что надюсь отъ васъ получить прежде, чмъ вы получите это письмо. Къ брату писалъ почти тотчасъ по прізд и безпрестанно жду отвта. Я звалъ его на будущій семестръ въ Берлинъ, надясь, что здшній университетъ будетъ для него полезне Мюнхенскаго. Но теперь вижу, что ошибся. Историческія лекціи здсь не стоятъ ни гроша, не потому чтобы профессора не были люди ученые, и особенно въ своей части, но потому, что они читаютъ отмнно дурно. Штуръ читаетъ исторію 18-го вка по тетрадк, написанной весьма посредственно, съ большими претензіями на краснорчіе, слдовательно дурно. Раумеръ, славный ученый Раумеръ, всю лекцію наполняетъ чтеніемъ реляцій и другихъ выписокъ изъ публичныхъ листовъ. Эти реляціи и выписки по большей части на Французскомъ язык; вообразите же, какъ пріятно передаютъ ихъ Нмецкія уста! Нмецкія остроты ихъ еще пріятне. Особенно острятся Штуръ и Раумеръ. Когда удается имъ сказать что нибудь соленое, т. е. соленое на Нмецкій вкусъ, то они такъ обрадуются этой находк, что жуютъ и пережевываютъ свою соль до тхъ поръ, пока она совершенно распустится, а между тмъ вся аудиторія громко хохочетъ. Вообще исторія здсь не въ большомъ уваженіи, и тогда какъ въ Университет больше 2,000 студентовъ, у профессоровъ исторіи ихъ бываетъ отъ 40 до 50 человкъ. У Раумера на предпослдней лекціи было 37, вмст съ нимъ и со мною. — Теологовъ здсь больше другихъ, и говорятъ, что этотъ факультетъ здсь въ цвтущемъ состояніи. Въ особенности блеститъ Берлинскій университетъ своимъ юридическимъ факультетомъ. Здсь Савиньи, Гансъ, Кленцъ и другіе пріобрли извстность Европейскую еще больше своими лекціями, нежели книгами. Ганса я слушалъ нсколько разъ; это ученикъ Гегеля и читаетъ естественное право, народное положительное право и Прусское гражданское. Онъ отмнно краснорчивъ, уменъ и милъ на каедр, не смотря на то, что онъ крещенный Жидъ. Но этотъ Жидъ провелъ многіе года во Франціи, въ Париж, и это отзывается въ каждомъ его слов: приличностію, блескомъ изложенія и неосновательностію свдній. Въ его лекціяхъ рдко можно услышать новый фактъ (выключая одной объ Жидовскомъ прав, гд онъ сказалъ много любопытнаго); за то безпрестанныя отступленія къ общимъ мыслямъ, отступленія неумстныя и которыя были бы утомительны, еслибъ онъ не умлъ ихъ прикрасить жаромъ и даромъ слова. — Медицинскій факультетъ также, говорятъ, одинъ изъ лучшихъ въ Германіи. Но все это не то, что нужно намъ — съ братомъ. Гегель на своихъ лекціяхъ почти ничего не прибавляетъ къ своимъ Handb"ucher. Говоритъ онъ несносно, кашляетъ почти на каждомъ слов, съдаетъ половину звуковъ и дрожащимъ, плаксивымъ голосомъ едва договариваетъ послднюю. Есть однако здсь одинъ профессоръ, который одинъ можетъ сдлать ученье въ Берлин полезнымъ и незамнимымъ — это Риттеръ, профессоръ географіи. Каждое слово его дльно, каждое соображеніе ново и вмст твердо, каждая мысль всемірна. Малйшій фактъ уметъ онъ связать съ бытіемъ всего земнаго шара. Присоедините къ этому простоту, ясность, легкость выраженія, краснорчіе истины, и вы поймете, отчего я не пропускаю почти ни одной его лекціи. Вотъ все, что я до сихъ поръ могу сказать объ здшнемъ университет. Студенты по большей части не отличаются ничмъ отъ другихъ гражданъ ни въ одежд, ни въ манерахъ. Немногіе только носятъ усы, еще меньшее число носить длинные волосы и не носить галстуковъ, и не больше 20 ходятъ съ бородою, и т не Берлинцы, а выходцы изъ другихъ Университетовъ. Дуэли здсь почти также рдки, какъ въ нашей миролюбивой Москв, и если встртится гд нибудь разрубленная щека, то почти наврное можно сказать, что она принадлежитъ лицу не Берлинскому. — Знакомствъ я до сихъ поръ сдлалъ не много. Былъ у посланника, который пригласилъ меня обдать, и я провелъ у него почти цлый день, вмст съ маркизомъ Паулучи, который былъ здсь на два дня проздомъ въ Парижъ. Ни жена посланника, ни дочь не знаютъ ни одного слова по-Русски, и спрашивали меня, хорошо ли пишетъ Жуковскій. Изъ его писемъ и записокъ они отгадывали qu'il doit ecrire tr`es joliment. Впрочемъ, он любезны и со мной были очень привтливы за письмо Жуковскаго, котораго они очень любятъ. Кром того я познакомился съ барономъ Мальтицемъ, совтникомъ при посольств, къ которому также имлъ письмо отъ Жуковскаго. Онъ только годъ въ Берлин и провелъ 8 лтъ въ Соединенныхъ Штатахъ: человкъ отмнно серьезный, молчаливый, умный и немного ultra. Онъ общалъ мн показать все достопримчательное въ Берлин, но до сихъ поръ еще не усплъ, потому что мы или не заставали другъ друга дома, или онъ былъ занятъ службою и пр. У Гуфланда я еще не былъ. Но больше всхъ понравился мн въ Берлин Радовицъ, также хорошій знакомый Жуковскаго. Твердую, богатую, многостороннюю ученость соединяетъ онъ съ душою горячею, съ мыслями оригинальными и съ добродушіемъ Нмецкимъ. Онъ досталъ мн билетъ въ здшній музей, который я осматривалъ съ однимъ молодымъ, но уже извстнымъ живописцемъ R"uhl, съ которымъ я познакомился у Радовицей. Она, или Frau Majorin von Radowitz, молодая, хорошенькая, очень умная, очень добрая и очень любезная женщина, особенно пріятна простотою своего обхожденія…..