Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Олимпіада Палеологъ раздляла мысли и намренія своего мужа; но сердце ея, противъ убжденій мужа, все еще не могло оторваться отъ утшительныхъ ожиданій. Она думала, что сынъ ея еще можетъ возвратиться отъ своей страсти; что онъ не ршится оставить ихъ, разорвать ихъ счастіе, на немъ основанное; что его удержитъ благоразуміе, привязанность къ нимъ и, можетъ быть, любовь къ Елен, любовь, которую она предполагала въ немъ больше по собственному желанію, нежели по какимъ-нибудь особеннымъ замчаніямъ. Потому, въ то время, когда отецъ пошелъ на послднее совщаніе островитянъ, мать, еще не теряя надежды, послала Елену на берегъ острова, поручивъ ей употребить послднія увщанія дружбы надъ больнымъ сердцемъ ея сына.

Она тмъ больше ожидала отъ разговора Елены, что послдняя до сихъ поръ еще никогда не говорила съ Александромъ объ этомъ предмет.

Долго Олимпіада Палеологъ оставалась одна, въ робкомъ ожиданіи. То выходила она на крыльцо смотрть, не идетъ ли мужъ съ тяжелою встію, или Елена съ радостію. То, возвращаясь внутрь дома, она спшила заняться какимъ-нибудь хозяйственнымъ устройствомъ, стараясь заглушить въ себ безполезное волненіе. То вдругъ, обливаясь горькими слезами, она бросалась передъ Распятіемъ, произнося самыя пламенныя молитвы. То опять выходила слушать, не идутъ ли съ встію. Безпокойство ея все больше усиливалось. Она поперемнно придумывала себ то отчаянныя, то радостныя мысли. Наконецъ, утомившись внутренними усиліями, она сла на кресла подъ раскрытымъ окномъ и неподвижно осталась въ этомъ положеніи, не замчая теченія времени. Вдругъ кто-то стукнулъ въ двери. Дрожь пробжала по ея членамъ. „Это Елена! — думала она — врно добрая всть, врно радость! И какъ могла я мучиться такъ напрасно! Какъ могла я сомнваться въ немъ! Елена, другъ мой, иди!” Эти мысли разомъ и съ быстротою молніи пробжали въ ея сердц. И по какому-то закону предустановленнаго разногласія души съ жизнію, закону, который чаще повторяется, чмъ обыкновенно думаютъ, она всего больше предавалась надежд, отворяя дверь печальному извстію.

Такъ въ изнурительной болзни, въ самую послднюю минуту жизни, является неожиданная увренность въ выздоровленіи.

Но недолго оставалась она въ заблужденіи. Въ двери взошелъ не отецъ, — взошла Елена; но мертвая блдность ея лица, но ея сильно открытые глаза и какая-то странная окаменлость во всхъ чертахъ, слишкомъ ясно высказывали истину. Бдная мать не сказала, не спросила ничего; но опустила голову и возвратилась на прежнее мсто. Елена также не нарушала молчанія.

Возвратился Александръ; но и тогда никто не начиналъ разговора.

Между тмъ солнце сло.

Наконецъ, пришелъ и отецъ: „ршено, — сказалъ онъ жен своей — ему позволено хать.”

„Александръ! мн удалось, наконецъ, получить согласіе нашего общества. Завтра ты отправишься отсюда. Здсь, я вижу, ты счастливъ быть не могъ. Но смотри теперь, смотри на твою мать, смотри на Елену; видишь ты, чего намъ стоитъ эта разлука? Горе теб, если когда-нибудь забудешь ты это чувство, или сдлаешься его недостойнымъ! Богъ съ тобой! Надъ тобою будетъ всегда мое благословеніе и моя молитва.”

„Александръ! Я далъ клятву за тебя, что тайна наша умретъ въ твоемъ сердц. Ты, я знаю твердо, предателемъ не будешь. Только помни, что малйшая неосторожность здсь будетъ предательство.

„Помни нашу вру, наши правила, нашу любовь.... но къ чему говорить? Теперь слова безполезны. Одно не забудь, что твоя перемна насъ убьетъ; доброе извстіе о теб еще можетъ утшать. Теперь пойдемъ со мной!”

Въ волненіи неожиданнаго чувства смотрлъ Александръ на отца, на мать, на Елену, и, съ недоумніемъ повинуясь, пошелъ за Палеологомъ.

Они вышли изъ дому; уже стало темно; они пошли по дорог къ померанцевой рощ; взошли въ глубину ея; тамъ, у одного замтно изогнутаго дерева, стояли уже приготовленныя дв лопаты: одну взялъ Палеологъ, другую Александръ, и начали рыть землю; скоро подъ лопатой зазвенлъ металлъ; они вынули желзный сундукъ; Палеологъ раскрылъ его и сказалъ:

„Здсь хранятся вс мои сокровища, привезенныя изъ Греціи. Вотъ золото; вотъ камни драгоцнные. Я берегъ ихъ для другой цли... Богу не угодно было... Возьми ото всего половину. Знай, у тебя будетъ большое богатство, рдкое между людей. Но знай также, что каждая деньга, которую ты бросишь безъ нужды, отнимется отъ святаго дла. Нтъ, — не отговаривайся! Ты не знаешь еще, что такое деньги, не понимаешь цны твоего отреченія. Я хочу, чтобы ты взялъ. Останется, привезешь назадъ.”

Опять зарыли сундукъ; заровняли землю; наложили дернъ; взяли лопаты и возвратились домой.

На другой день, рано поутру, вс вмст пошли они въ церковь молиться объ отъзжающемъ. Весь народъ собрался туда участвовать въ молитвахъ за измняющаго имъ юношу. Но провожать его съ берега не пошелъ никто.

Молча шла грустная семья отъ церкви къ мсту отплытія. Тамъ въ лодк уже ждалъ ихъ монахъ, который долженъ былъ перевезти Александра.