Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Тяжело было его прощанье съ матерью; словами этого чувства выразить нельзя. Когда же онъ сталъ прощаться съ отцомъ, то, обнявшись крпко, они громко зарыдали оба и долго не могли оторваться. Наконецъ Палеологъ благословилъ его въ послдній разъ, и потомъ отвернулся въ сторону, стараясь остановить излишество сердечныхъ движеній.

Но когда онъ подошелъ проститься съ Еленой, на лиц его выражалось столько страданія, что бдная мать его не могла вынести этого виду и закрыла руками глаза свои.

„Прощай! — сказала ему Елена, — прощай, братъ мой, другъ мой! Можетъ быть, навсегда! Будь счастливъ! Цлую жизнь я стану молить Бога объ этомъ. Все, что мн дорого на земл, вс мои надежды на счастье, увозишь ты съ собою. Теперь моя жизнь, разорванная, блдная, будетъ согрта только мыслію о теб. Да! для чего мн скрывать доле то, что такъ сильно, такъ вчно живетъ въ душ моей? Можетъ быть, въ послдній разъ смотрю я на тебя.... Мой милый! Прими-жь на разлуку мое первое признанье въ любви, пожизненной и замогильной! Прими мою клятву, передъ лицомъ Неба, въ вчности этого святаго чувства!... Ради Бога, не говори мн ничего!... Я не хочу связать тебя словомъ, которое, можетъ быть, вырветъ у тебя состраданіе! Одну только просьбу, прошу я, исполни, изъ дружбы къ той, кого ты называешь сестрою”.

„Ты знаешь этотъ рубинъ на моей золотой цпочк? Я съ дтства не разставалась съ нимъ. Его нашли въ моей колыбели, когда меня, одну изъ всей семьи, Богъ знаетъ для чего, спасли отъ убійства. Этотъ рубинъ, я это знаю сердцемъ, мн положила подъ подушку моя мать въ день смерти, и положила не безъ молитвы, не безъ желанія.... Можетъ быть, суевріе, можетъ быть, обманъ сердца, но я думаю, я чувствую, я уврена, что въ немъ есть особенная хранительная сила; возми-жь его! Если сколько-нибудь дорога теб память обо мн, то общай мн, другъ мой, не снимать его съ груди твоей никогда! ”

И между тмъ, какъ она говорила, слезы ея остановились, грудь сильно волновалась, глаза блестли, недавняя блдность исчезла, и все лицо загорлось яркимъ румянцемъ.

Еще разъ обнялъ Александръ отца и мать. Вс вмст сошли внизъ со скалы, чтобы проводить его до самой лодки. Онъ слъ; монахъ отчалилъ отъ берега; море заплескалось подъ веслами; лодка плыла все дале и дале отъ острова. Когда же, наконецъ, она стала едва замтною, черною точкою на небосклон, тогда трое оставшіеся бросились въ объятія другъ къ другу и долго плакали.

ГЛАВА II.

Монахъ, который везъ Александра, во всю дорогу не говорилъ ни слова. На другой день лодка ихъ пристала къ одному маленькому острову Архипелага. Тамъ также стоялъ монастырь, но вмсто всего населенія жили нсколько монаховъ, занимавшихся рыбною ловлею. На всей поверхности земнаго шара это была единственная точка, имвшая прямое сообщеніе съ скалою Св. Георгія.

Молчаливый монахъ вышелъ на берегъ вмст съ Александромъ, привелъ его къ настоятелю, которому вручилъ какое-то письмо, и отправился назадъ въ своей маленькой лодочк.

Пробывъ нсколько дней на новомъ мст, Александръ отправился оттуда, уже въ большой и безопасной шлюпк, на другой островъ, потомъ на третій, и, наконецъ, достигъ твердой земли Греціи.

Но, осматривая родину своихъ предковъ, онъ пораженъ былъ тяжелымъ уныніемъ. „Гд же — думалъ онъ, — гд мой народъ, просвтитель вселенной, хранитель Православія, образецъ образованности?” Напрасно искалъ онъ. Вокругъ него были рабы неврныхъ. Но плоды рабскаго униженія были гнусне самаго рабства: обманъ, коварство, разбой, измна, спсь, подлость, алчность въ корысти, невжество, предательство, лукавство, душевная грязь и вонь. И эти варвары — были Греки!

Ни для кого, можетъ быть, такое разногласіе низкой дйствительности съ великимъ именемъ не могло быть такъ ощутительно, какъ для него, новаго юноши, который пришелъ на землю прямо изъ чистаго острова. Не одно настоящее видлъ онъ въ странахъ и людяхъ; ему все прошедшее казалось присутственнымъ; въ его книгахъ, въ его мечтаньяхъ, древнее и новое было равно близко, равно живо, сливаясь въ одну нераздльную картину міра, въ одну недослушанную сказку о Цар земли и его приключеніяхъ.

Однако, не вс слды прошедшаго изгладились съ лица нкогда славной земли. То же небо, т же рки, т же горы, кой-гд живыя развалины, и самая почва земли, составленная изъ праха героевъ. Языкъ измнился, но звуки родные, близость сына съ отцомъ. Даже въ самомъ народ, не смотря на мерзость его униженія, еще сохранились нкоторые признаки прежняго достоинства. Часто неожиданно, посреди невжества, вспыхивала чистая любовь къ прекрасному; изъ глубины варварства вдругъ блестло какое-то врожденное сочувствіе съ высокимъ, а въ трудную минуту неустрашимость и ршительность. Нтъ! несовсмъ еще погибъ народъ; въ немъ живо еще зерно воскресенія: его святая глубокая привязанность къ вр. Это чувство, для понимающаго, иметъ значеніе богатое: врный залогъ неисчислимыхъ силъ, ожидающихъ пробужденія, силъ неодолимыхъ, только прикрытыхъ цпями, зарытыхъ въ невжеств, забытыхъ равнодушными, посторонними зрителями, безсмысленными клеветниками погибающаго.