Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Но въ это время въ Греческомъ народ особенно замтно было еще новое, необыкновенное напряженіе, ожиданіе чего-то неопредленнаго, небывалое нетерпніе противъ своихъ повелителей, между собою странное, неусловленное согласіе, мгновенная догадливость безъ объясненія. Часто на площади или на улиц, собравшись въ толпу передъ окнами своихъ господъ, они пли какія-то новыя псни про запрещенную любовь къ отечеству, про сладость мщенія, про торжество креста, про счастіе независимости, и все это вмст съ прямыми, восторженными проклятіями неврныхъ. А неврные властители ихъ равнодушно слушали музыкальные звуки, не понимая словъ, и безпечно курили табакъ, любуясь согласнымъ пньемъ своихъ рабовъ.

Тогда Александръ началъ догадываться, о какомъ великомъ дл говорилъ старецъ на остров.

Но странное устройство человческаго сердца! На остров Александръ страдалъ желаніемъ отъзда; ухавъ, онъ мучился мыслію объ остров. Какъ будто далекое ближе къ душ, чмъ близкое; какъ будто мысль сильне привлекается отсутствующимъ, чмъ окружающимъ настоящимъ.

Но чувства его къ Елен были еще непонятне. Вмст съ нею провелъ онъ всю жизнь отъ самаго дтства, и съ перваго дтства до послдняго часа разлуки онъ любилъ ее одинакою тихою любовью, тмъ свтлымъ стремленьемъ сердца, которымъ любятъ сестру, друга, прекрасное созданіе Творца. Но въ минуту прощанья, мысль: „можетъ быть навсегда!” вдругъ раскрыла передъ нимъ незамченныя прежде сокровища ея существа. Какъ будто повязка снялась съ его зрнія. Тутъ въ первый разъ испыталъ онъ новое чувство: въ первый разъ понялъ, что въ любви прекраснаго созданія есть счастіе невыразимое; что есть другая краска для жизни; что въ согласіи душъ есть существенность теплая, полная для души; что, можетъ быть, вся жизнь на земл не стоитъ одной минуты этого согласія; что для одной души, для одного любящаго созданія, между всми милліонами другихъ существъ, есть только одна другая душа, одно другое созданіе, ему вполн отвчающее; что эта единственная — теперь передъ нимъ, теперь подаетъ ему руку и, можетъ быть, въ послдній разъ, и онъ самъ легкомысленною прихотью разрываетъ это прекрасное, теперь близкое, неуловимое посл, это таинственное счастье, Самимъ Богомъ для нихъ приготовленное.... Вс эти думы, не раздляясь на мысли, но вмст, какъ одно чувство, легли ему на сердце тяжело и сладко, и онъ прощался съ Еленой, самъ не понимая для чего. Еще одно мгновенье, онъ готовъ былъ остаться. Но новость чувства смутила его. Безъ мысли продолжалъ онъ начатое. Шелъ къ лодк, какъ будто къ мсту казни; голова его кружилась, память замерла, сердце упало, но не меньше того онъ ухалъ.

Есть глубокая, еще неизслдованная тайна въ нкоторыхъ минутахъ человческой жизни. Отъ чего, напримръ, минута перваго свиданья кладетъ иногда рзкое, неизгладимое клеймо на вс будущія отношенія двухъ людей? Отъ чего въ минуту смерти человкъ видитъ въ протекшей жизни своей то, чего никогда не видалъ въ ней прежде? Отъ чего иногда въ минуту душевной пустоты и разсянности, вдругъ, ни откуда, является человку желанная мысль, которую прежде онъ долго и напрасно искалъ въ постоянныхъ трудахъ размышленія? Отъ чего въ минуту сильнаго горя, вдругъ иногда мысль отрывается отъ своего предмета, разбгаясь, увлекаясь самыми мелочными явленіями, забавляясь игрою свта на зелени, шумомъ втра, переливами тней, узорами мороза на стеклахъ, стукомъ колесъ по мостовой, жужжаньемъ мухи?

Но минута прощанья особенно богата сердечными откровеньями. Часто не подозрваетъ человкъ, какія блага хранятся вокругъ него, и съ удивленіемъ узнаетъ объ нихъ только въ тотъ часъ, когда долженъ сказать имъ: прости! Сколькихъ чувствъ, сколькихъ понятій, сколькихъ радостей лишился бы онъ, еслибъ не зналъ утратъ, или не боялся ихъ! Можетъ быть, для того въ здшнемъ мір все такъ перемнчиво, такъ не твердо, такъ неуловимо-минутно, что сердце человческое не уметъ цнить врнаго, наслаждаться неизмннымъ и вчнымъ, какъ только больной чувствуетъ цну здоровья, и, только выздоравливая, наслаждается этимъ чувствомъ, и забываетъ здоровый. Опять законъ предустановленнаго разногласія души съ жизнію…

Объхавъ всю Грецію (такъ называлъ Александръ Европейскую Турцію, по старой памяти), осмотрвъ все замчательное на земл и на островахъ, онъ особенно старался вникнуть въ жизнь посщаемыхъ имъ людей, принять участіе въ ихъ занятіяхъ, оцнить причины ихъ дятельности, смыслъ и характеръ трудовъ, цли ихъ стремленій, и больше всего: понять то основное чувство, которое каждый носитъ въ глубин души, какъ общее слдствіе его борьбы съ жизнію, какъ итогъ бытія. Но здсь вс ожиданія его были обмануты. Вмсто сочувствія съ жизнію людей, въ сердц своемъ нашелъ онъ къ нимъ только чувство сожалнія. Поступки ихъ казались ему безпричинными, мысли недодуманными, намренія смшанными, чувства неврными, жизнь изорванною, взаимныя отношенія то жалко безразсудными, то страшно предательскими.