Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

„Въ Москв теперь длаетъ большой шумъ диссертація Аксакова. Она наконецъ напечатана въ огромной книг, слишкомъ 30 листовъ убористаго шрифта, и черезъ дв недли по выход вдругъ запрещена, остановлена въ продаж и должна опять перепечатываться. Въ самомъ дл, кажется, что это насмшка не простительная, если это только не просто глупость источника нашего ума — Московскаго Университета. Пропустить книгу цлымъ совтомъ Профессоровъ, печатать ее полтора года и потомъ велть перепечатывать!

„Простите, обнимаю васъ, до завтрашней почты”.

„Милая маменька, сейчасъ получилъ письмо отъ васъ и отъ Маши. Вы пишете, что вс нездоровы, и не описываете чмъ, — это не хорошо и даетъ безпокойство. У насъ горе: бдный Языкушко боленъ. Я хотлъ писать къ брату, но такъ какъ онъ теперь у васъ, то сообщите вы ему. За Хомяковымъ я послалъ эстафету. У него (Языкова) горячка, онъ простудился, выпивши стаканъ холодной воды. Бредитъ стихами, въ которыхъ словъ нельзя разобрать, и что-то поетъ. Въ ночь съ воскресенья на понедльникъ, онъ исповдался и пріобщился, былъ въ чистой памяти, распорядился всми своими длами. Онъ потребовалъ священника въ 4-мъ часу ночи, не смотря на то, что Иноземцевъ уврялъ его, что болзнь не опасна и что увренъ въ его выздоровленіи. Языковъ съ твердостію настоялъ на своемъ желаніи, говоря, что это лекарство лучше всхъ, и что оно одно ему осталось. Посл того ему было лучше. Иноземцевъ не предвидлъ близкой опасности. Въ середу ему было гораздо лучше, Иноземцевъ успокоилъ всхъ; въ четвергъ стало хуже. Иноземцевъ въ 2 часа пополудни нашелъ его въ бреду и веллъ поставить шпанскую муху, хотлъ захать въ 9 часовъ, узнать, какъ подйствовала шпанская муха, но въ 5 часовъ Языковъ успокоился. До этой минуты жизнь его была страдальческая. Онъ перешелъ въ другую свтлую, достойную его свтлой, доброй души. Нтъ сомннія, что если кому-либо изъ смертныхъ суждено тамъ славить величіе и красоту и благость Господа, то врно изъ первыхъ ему. П. М. здсь. А. М. былъ здсь и ухалъ въ Симбирскъ, по необходимымъ дламъ, въ прошедшую пятницу. Лицо Языкушки свтло и спокойно, хотя носитъ печать прежнихъ долгихъ страданій, залогъ будущихъ теперь наступившихъ утшеній. Наканун кончины онъ собралъ вокругъ себя всхъ живущихъ у него, и у каждаго по одиночк спрашивалъ, врятъ ли они воскресенію душъ? Когда видлъ, что они молчатъ, то просилъ ихъ достать какую-то книгу, которая совсмъ перемнитъ ихъ образъ мыслей, — но они забыли названіе этой книги! Обстоятельство крайне замчательное, теперь они стараются всми силами, и не могутъ вспомнить. Очевидное и поразительное доказательство таинственнаго Божіяго смотрнія о спасеніи и руководств душъ человческихъ. Прощайте, обнимаю васъ за жену и за дтей. Вашъ сынъ И. К.

„Пожалуйста, напишите о себ и заставьте Петруху брата написать также. Скажите ему не вдругъ объ Яз. Я боюсь, что это слишкомъ поразитъ его. Приготовьте также и Петерсона. Это будетъ въ завтрашнихъ газетахъ, потому боюсь теперь не сообщить вамъ”.

10-го Января 1847.

„Обнимаю тебя, другъ братъ Петруха, и вмст съ тобою и со всми вами соединяюсь мысленно и сердечно, чтобы поздравить васъ съ завтрашнимъ днемъ. Я не писалъ къ теб передъ новымъ годомъ, потому что не нашелъ въ себ духу говорить теб о бдномъ нашемъ Языкушк. Изъ письма моего къ маменьк, писаннаго 27-го Декабря, ты узнаешь подробности о его послднихъ минутахъ; он были святы, прекрасны и тихи. Хомяковъ прізжалъ на нсколько часовъ, и, похоронивъ Языкова, тотчасъ отправился къ жен въ деревню, потому что она больна. Тутъ я видлъ въ первый разъ, что Хомяковъ плачетъ; онъ перемнился и похудлъ, какъ будто бы всталъ изъ длинной болзни. Тло положили въ Данилов подл Валуева. Шевыревъ написалъ объ немъ прекрасную статью въ городскомъ листк. Онъ вспоминаетъ всю его жизнь, его же стихами.

„Сегодня жду писемъ изъ Петрищева; очень боюсь за маменьку. У меня тоже не совсмъ здоровы жена и маленькая Машенька. Въ этотъ годъ я перешелъ черезъ ножи самыхъ мучительныхъ минуть, сцпленныхъ почти безпрерывными бдами, такъ что когда я несъ мою бдную Катюшу въ церковь, то это было уже почти легко, въ сравненіи съ другими чувствами.

„Обнимаю тебя крпко. Твой братъ И. К.”

Въ начал 1852-года Киревскій написалъ свое извстное письмо къ графу Комаровскому: о характер просвщенія Европы и его отношеніи къ просвщенію Россіи. — Статья эта была написана для Московскаго Сборника, издаваемаго однимъ изъ молодыхъ друзей Киревскаго, Иван. Сер. Аксаковымъ, и напечатана въ первой книг. Второй томъ Сборника постигла участь Европейца. Киревскій пересталъ вовсе писать для печати.