Въ конц осьмнадцатаго вка, когда борьба между старыми мнніями и новыми требованіями просвщенія находилась еще въ самомъ пылу своего кипнія, господствующее направленіе умовъ было безусловно разрушительное
. Науки, жизнь, общество, литература, даже самыя искусства изящныя, все обнаруживало одно стремленіе: ниспровергнуть старое. Замчательно, что даже мысль о новомъ, долженствовавшемъ заступить мсто стараго, почти не являлась иначе какъ отрицательно. Эти электрическія слова, которыхъ звукъ такъ потрясалъ умы: свобода, разумъ, человчество, — что значили они во время Французской революціи?Ни одно изъ сихъ словъ не имло значенія самобытнаго
; каждое получало смыслъ только изъ отношеній къ прежнему вку. Подъ свободою понимали единственно отсутствіе прежнихъ стсненій; подъ человчествомъ разумли единственно матеріяльное большинство людей, то есть противоположность тмъ немногимъ лицамъ, въ коихъ по прежнимъ понятіямъ оно заключалось; царствомъ разума называли отсутствіе предразсудковъ, или того, что почитали предразсудками; — и что не предразсудокъ предъ судомъ толпы непросвщенной? Религія пала вмст съ злоупотребленіями оной, и ея мсто заступило легкомысленное невріе. Въ наукахъ признавалось истиннымъ одно ощутительно испытанное, и все сверхъ-чувственное отвергалось не только какъ недоказанное, но даже какъ невозможное. Изящныя искусства отъ подражанія классическимъ образцамъ обратились къ подражанію вншней неодушевленной природ. Тонъ общества отъ изысканной искусственности перешелъ къ необразованной естественности. Въ философіи господствовалъ грубый, чувственный матеріялизмъ. Правила нравственности сведены были къ разсчетамъ непросвтленной корысти. Однимъ словомъ, все зданіе прежняго образа мыслей разрушалось въ своемъ основаніи; вся совокупность нравственнаго быта распадалась на составныя части, на азбучныя, матеріяльныя начала бытія.Но это направленіе разрушительное, которому яснымъ и кровавымъ зеркаломъ можетъ служить Французская революція, произвело въ умахъ направленіе противное, контръ-революцію, которая, хотя совершилась не везд одновременно, но выразилась везд однозначительно. Систематическія умозрнія взяли верхъ надъ ощутительнымъ опытомъ, который пересталъ уже быть единственнымъ руководителемъ въ наукахъ. Мистицизмъ распространился между людьми, не поддавшимися увлеченію легкомысленнаго неврія. Общество, униженное до простонародности, старалось возвыситься блескомъ вншняго великолпія и пышности. Въ искусствахъ подражаніе вншней природ замнилось сентиментальностію и мечтательностію, которыя на всю дйствительность набрасывали однообразный цвтъ исключительнаго чувства или систематической мысли, уничтожая такимъ образомъ самобытность и разнообразіе вншняго міра. Въ области философіи, какъ противоположность прежнему матеріялизму, начали развиваться системы чисто духовныя, выводящія весь видимый міръ изъ одного невещественнаго начала. Такимъ образомъ во всхъ отрасляхъ ума и жизни боле или мене замтна была потребность единства
, противоположная прежнему разрушительному началу. Эта потребность единства произвела ту насильственную стройность, то искусственное однообразіе, которыя такъ же относятся къ прежнему безначалію, какъ великій похититель Французскаго престола относится къ воспитавшей его Французской республик. Но сіи два противоположныя направленія, разрушительное, и насильственно соединяющее, согласовались въ одномъ: въ борьб съ прежнимъ вкомъ. Изъ этой борьбы родилась потребность мира; изъ противорчащихъ волненій — потребность успокоительнаго равновсія, и образовалось третье измненіе духа девятнадцатаго вка: стремленіе къ мирительному соглашенію враждующихъ началъ.